Вкус чая: отзывы и рeцензии

igordidych • 17 марта 2010 в 22:48

Есть такой тип фильмов, которые, не оставляя после себя сколь-нибудь продолжительного послевкусия, дарят удовольствие непосредственно в момент просмотра. А уж 143 минут вам вполне хватит, чтобы получить удовольствие от этого остроумного, тонкого восточного кино. Интересная небанальная история, рассказанная с японским шармом. 7 из 10

Аццкий критег • 26 марта 2012 в 04:33

Почему ты треугольник?

Производством фильма занималась студия «Grasshoppa» (grasshopper — кузнечик, саранча). Картину снимал Исии Кацухито, автор оригинала, сценарист и режиссер таких курнутых вещей, как «Трава: Межпланетный кулак», «Hal & Bons», «Piroppo» и «Redline». Название красноречиво как никогда, поскольку речи о чае в кино не идет. Короче говоря, вся околофильмовская ситуация как бы намекает — grass здесь и правда hopp’али, причем неоднократно. Они как будто инопланетяне-извращенцы с какой-то неизвестной планеты. Это фильм, в котором происходит всё и ничего. Сюжета нет, зато на протяжении двух часов дед распевает шизоидные песни; дядя вспоминает, как когда-то в детстве нашел в лесу огромное яйцо; сына перетягивают женофобия и нежные чувства к однокашнице; мертвый якудза в тату и кровище следит за засранцем; дочку преследует гигантская она сама; косплэеры предаются радостям отакуизма; мангаки и аниматоры шустро орудуют перьями, а потом смотрят анимэ… Землю порабощают огромные подсолнухи, а конца и края веренице чуданутых людей не видать. Они водят хоровод вокруг зрителя, постепенно подключая к гулянию своих черепных зверьков, не занятых ни мелками, ни орешками, и всё вращается, вертится, крутится, как в калейдоскопе с кусочками чужих жизней вместо разноцветных стеклышек. «Вкус чая» — это целый актерский цветник, в котором каждый уж точно отыщет своего любимчика — старого или новообретенного. Тем более что здесь эпизодически засветились как минимум Мацуяма Кенъити и Анно Хидэаки. Одним словом, соскучиться в такой компании не удастся. Как ни странно, в этом травяном сборе отчетливо просматривается мораль, и она проста, как бублик: мы все с разной крэйзой, но это не мешает нам любоваться обычными, человеческими вещами. Хотя бы закатом. Арт-хаусы бывают разные: унылые, философские, страшные. А есть как «Вкус чая» — смешные, трогательные и абсурдные. Пожертвуйте мозгом. Отличный фильм.

matchstick • 13 января 2012 в 19:37

The Taste of Tea

Семья японцев проживая в небольшом городе, день изо дня сталкивается все новыми трудностями. Чай, напиток не повседневный по своей сути. В отличие от регулярных напитков, таких как например пиво или сок, он остается уделом настоящих ценителей. Японская чайная церемония — вершина чая. Являясь самым утонченным и красивым способом приема чая она все же с другой стороны весьма скучна и не столь популярна. Вот и вкус чая оттого и становится чем то вроде скучной повседневностью, ассоциируясь с церемонией, оставляя после себя терпкий и характерный привкус, как будто воспоминания в жизни. Вгоняя персонажей в эту тягучею и безмятежную жизнь после каждого глотка. Герои со своими проблемами, какие бы они небыли серьезными, преодолевают, или хотя бы пытаются избавится от них. Внутри бушует страсть и волнения вырываются наружу. Но будто запивая чаем они их заглушают. Но иногда сдержать их все же сложно. И под этим чайным слоем (как много чая!) скрываются чувства, искренние, добрые и даже наивные. Наблюдать за жизнью этой семьи оказывается не так то и просто. Влезая во что то сокровенное, личное. Но оттого и сопереживать им становится легче, смотря на то какие проблемы занимают их мысли. И наверно фильм получился совсем скучным если бы не некоторые актеры, так или иначе разбавляющие это медитативное действие. Точнее даже все актеры, ведь именно от них и исходит все самое интересное благодаря чему зритель и смотрит фильм до конца.

yapponofiru • 3 января 2013 в 02:15

Чай, который пьют

Кацухито Исии — возможно, уже запоздало в западном контексте, где постмодернизм давно выглядит старым пошляком, но вполне актуально в контексте японского эклектичного стазисного, «вечно молодого» искусства, замораживающего все и вся на столетия, — увлеченно экспериментирует: смешивает кучу разных ингредиентов, которые можно объединить под названием «японский арт». Эти ингредиенты надерганы отовсюду: из аниме, из телерекламы и юмористических телепередач, из альтернативной музыки, андеграундного танца, из стэнд-апа и ракуго, из театра Кабуки, из документалистики, из порнографии — и все это под соусом игрового кино. Это не было бы так интересно, если бы являлось всего лишь жалким эпигонством. Но нет — Кацухито Исии четко вписан в контекст очень самобытной, вкусной «детской японской культуры», обладающей своим шармом и противоречивым очарованием «оригинальности заимствованного»: той культуры, которую жадно потребляет Запад, поскольку для него это полно свежести и прелести, несмотря на сплошные клише и штампы. Вечная японская вторичность на уровне внешней формы и первозданность на уровне «кокоро» — внутреннего. И те же самые эклектичные образы, которые отцвели еще чуть ли не в конце лизергиновых 60-х и уж точно последняя отрыжка прозвучала лет за десять — теперь пришли на Запад из Японии с бесхитростной детской улыбкой до ушей. Какие там таблетки? Какой французский извращенный интеллектуализм? Просто мир — он веселый и разноцветный, это вам любой детсадовец скажет. Не зря в центре повествования — семья анимешных художников и их такое же анимешное окружение: творцы и фанаты. В определенном смысле для Кацухито Исии это автобиографическая вещь, в которую вложено самое сокровенное, жизненное, но это не реалистичная автобиография, а скорее фантазия в духе «Амаркорда» Феллини или «Фанни и Александра» Бергмана — семейная атмосфера, размытая и пронизанная нынешними, взрослыми эстетико-философскими «калейдоскопными высветами». В свою очередь этот своеобразный творческий итог был когда-то проклюнут ростком именно в той атмосфере, и теперь этот росток, став зрелым растением, всего лишь пытается передать идею жизни как таковой, воплощающейся в цельном цикле рождения-расцвета-увядания отдельной особи. Это полноценная семья — в ней представлены все поколения, призванные воплощать разные этапы жизненного цикла, но все эти поколения, по существу, ипостаси одного и того же человека — анимешного художника, странного типа, всю жизнь живущего среди мультяшных картинок. Даже фанаты-отаку — это сам Исии в подростковом возрасте, когда в индустрию еще надо попасть, а жажда самовыражения в любви к аниме уже требует действий, так же как маленькая няшная девочка, видящая мультики «прямо так», — «Эмма — это я», так же как старый фрик — это отчасти любовно-шутливая, отчасти самокритичная проспекция собственного будущего. Самые внятные, «взросло-деловитые, скучные» анимешники — это анимешники настоящие, приглашенные в кадр «для истории» — оно и понятно: кто сказал, что дурашливое детство души обязательно написано на лице? Мы видим художников за реальной работой — и это кадры серые и обыденные; весь цвет, вся яркость и фантазия сосредоточены в окошечке телевизора, где демонстрируется результат усилий. Вся художественная часть фильма — это мир именно внутри телевизорного окошечка, а не перед ним. Именно поэтому бесполезно искать в этих образах реалистического подобия внешней истории жизни — самого Исии или его друзей и коллег. Это рассказ о внутреннем, о том мире, в котором художник-анимешник живет с детства до старости, и этот мир всегда с ним — и с теми, кто так же искренне любит его разноцветье и непосредственность. Но так уж вышло, что Кацухито Исии стал «смежником», вышедшим за пределы анимешной сферы и расширившим понятие «арта» для себя до тех пределов, миксующих и перемешивающих иерархические уровни, которыми оперировал взрослый постмодернизм на протяжении последней трети XX века, и, пусть чисто анимешная эстетика осталась для Исии центром, он оказался родственным самым разным жанрам искусства, в том числе кино, для которого он стал маленьким открытием. В западное кино Исии принес свежий язык, свежий в силу того, что западное кино и японское аниме практически не пересекаются; этот язык вполне традиционный и обыденный для аниме и достаточно знакомый для той части японских фильмов, которые с эстетикой аниме и манги так или иначе связаны. Однако в области киноандеграунда такой язык сродни вбежавшему в накуренную комнату, полную заскорузлых стариков, малышу: оживившиеся осклабившиеся деды с расцветающими сердцами, и иссохшие руки шарят по карманам в поисках гостинца. Естественно, говорить о реальных художественных открытиях тут не приходится, но язык «детского постмодернизма», «радостно вбежавший в комнату стариков», так непосредствен и свеж, что трудно не залюбоваться. Впрочем, фильм уже по самому названию ориентирован не столько на постмодернистские игры, сколько на японскую кинотрадицию. «Вкус рыбы», «Вкус риса, политого зеленым чаем» — названия фильмов, просто рассказывающих о простых человеческих, семейных отношениях. А поскольку рис, рыба и чай — и есть базовый набор японских исконных продуктов, та «питательная основа», на которой зиждется вся традиционная культура, то не зря эти простые основательные продукты вводятся в качестве главных символичных образов в центр повествования о семье — столь же базовой для традиционного общества. Какие ожидания будут от русского фильма с названием «Вкус каши», «Вкус молока», «Вкус хлеба», «Вкус щей»? Кацухито Исии, несмотря на специфические экзерсисы, вовсе не обманывает этих ожиданий, не «предает» Одзу, как сделали уже многие бунтарствующие молодые японцы. «Вкус чая» — фильм скорее теплый, домашний и уютный, чем странный. И если уж и возникает при словосочетании «вкус чая» ассоциация с «курением травы», то все же слишком далеко она не заходит. Мир фильма — это мир художников, и даже самые глубокие чувства у них часто передаются именно через арт — в танце и песне, рассказе, рисунке, косплее или даже игре в го. Таким образом, чай становится не только символом основ японской культуры, но и символом искусства как такового, символом арта. Чай может быть не только простым зеленым, но и ферментированным черным, с вареньем, молоком, бараньим жиром и солью, и вкус его может сильно изменяться в этих кулинарных экспериментах, но, что интересно, чай во всех этих культурах — русской, английской, степной — все равно занимает центральное место, так что, как бы чай ни видоизменялся, его основность, культурная базовость чудесным образом сохраняется. Так и у Кацухито Исии чай — это в конечном счете именно тот самый простой зеленый чай, объединяющий семью вокруг стола. Только вот семья слишком непростая, и не так легко ее собрать и объединить; попробуй утихомирь буйную фантазию и уложи в три строчки Басе.