отзывы и рeцензии

А теперь не смотри: отзывы и рeцензии

А теперь не смотри - один из самых влиятельных фильмов, который регулярно критикуют за его стиль, использование красного цвета, мрачные кадры Венеции, знаменитую сексуальную сцену, пышную партитуру Пино Донаджио, и за внезапную, выбивающую почву из под ног концовку. Перед нами не просто страшное кино, ведь оно осмелилось быть чем-то другим, чем-то более глубоким, первобытным и тревожным. Кино само по себе является формой бессмертия, которая существует только в мгновение ока, с исторической точки зрения. Мы не можем зайти на YouTube и найти старые кадры с Джоном Милтоном. Ни у кого нет видео, на котором Авраам Линкольн смеется. Мы не можем вызвать Жанну д Арк из мертвых, воспроизведя запись ее голоса. Наш мозг может знать, что такого рода фрагменты на самом деле не воскрешают людей из мертвых, но когда наши глаза могут видеть их лица, а уши могут слышать их голос, наши чувства рассказывают нам другую историю, даже если в конечном итоге это фальшивка. Эти маленькие воскрешения являются формой призрака. Неудивительно, что некоторые из лучших фильмов, когда-либо снятых, посвящены смерти и тому, что происходит после нее, а именно горю. «А теперь не смотри », история пары, отдыхающей в угрюмой, почти готической версии Венеции, пытаясь пережить недавнюю смерть своей маленькой дочери. В этом году данной ленте исполнилось пятьдесят лет, но в некотором смысле она настолько опередила свое время, что нам еще предстоит ее догнать. Отчасти это ощущение связано с подходом фильма ко времени. Импрессионистский стиль Роуга совершает скачки в хронологии, перепрыгивая вперед или назад при помощи эталонного монтажа, чтобы усилить эмоцию или предупредить о чем-то ужасном. Его структура следует символическому коду, используя многочисленные повторяющиеся мотивы, как разрозненные кусочки пазла, картина которого никогда не становится цельной до шокирующего финала С самого начала становится очевидно что данный фильм— это расшифровка потока образов, как будто Роуг подключился непосредственно к нашим зрительным рецепторам, чтобы загрузить избыток подсказок, которые могут быть согласованы и интерпретированы только задним числом. История движется вперед линейно, но затем на экране врываются вспышки прошлых и будущих событий, действуя как внезапная, дезориентирующая картина, полученная психическим взором главного героя. Возможно, вы смотрели «А теперь не смотри». Посмотрите еще раз. Это фильм, который создан для того, чтобы его пересматривали снова и снова. Чем больше вы помните о нем, чем лучше вы знакомы с его ритмами и образами, тем сильнее галлюцинаторное чувство предчувствия, которое уже заложено в его костях. Перед нами одна из величайших головоломок кинематографа, настоящий ужас которого заключается в том, что мы все совершенно бессильны в руках судьбы

Я не был в Венеции. Ницще любил бывать в Венеции. У меня как-то выработалось с юности особенность доверять Ницще. Ницще был болезненным человеком, особенно под конец жизни, особенно в последние 10 лет, когда болезненность переросла в сумасшествие с редкими возвращениями сознания, тогда он садился и играл на фортепиано, потом снова приходило помутнение сознания. Все это сопровождалось рвотой, и кровоизлияниями в мозг, последний из которых поставил точку этому человеку. Вообще атмосфера фильма напоминает ощущение от биографии (по Д. Галеви) этого человека. Та же сырость, промозглость постоянная за исключением лета, когда горит вся Европа от нашей прекрасной оранжевой звезды спектрального класса G5 с температурой поверхности в 6000К (Кельвинов), те же обглоданные временем и водой и дождем стены домов, те же закрытые деревянные ставни окон, которые больше должны говорить не о том, что закончился сезон, когда сюда валят туристы пачками, чтобы пофоткаться с голубями на центральной площади, а о том, что это такой город-мученик, где убивали, куда приезжали думать философы, потому как Ницще был не единственным, город, который уходит под воду, как и вся Европа (читай материалы в журналах по геодинамике с темой «Вертикальные и горизонтальные движения земной коры»), город, где стоит неподалеку химический завод и сброс как-то никого не смущает. Но это все нормально. Вспомните историю пару-тройку лет назад с мусором в некоторых городах Италии. Да и вообще там все спрятано во дворах. Получается здесь Венеция – это такая очень красивая, с отличными декорациями сцена. Лично я просто умираю от удовольствия от таких сцен, через них чувствуешь одну из настоящих сторон мира, в котором удалось жить. И, как и положено, на сцене разворачивается трагедия. Вообще, спектакльное кино, скажем так, по-моему, по-прежнему является одним из самых интересных видов кино, которое сейчас почти не делается, но актуальности своей пока не теряет среди определенного рода зрителей. Так и здесь есть два персонажа и завязка в виде смерти дочери мужа и жены. На основе этой завязки в общем-то и выстроен весь сюжет, довольно мистический, но не давящий, вот именно тот промозглый, дождливый, как погода осенью-зимой в Венеции. При этом он почти лишен тоски. Сложно находясь в такой погоде не ощутить тоску, но тут режиссеру удалось как-то склонить все в сторону ожидания главным героем в роли Дональда Сазерленда чего-то предрекающего опасного, неотвратимого, в сторону ужасающей трагедии, поэтому тосковать не придется, думаю. Причем не ясно чего больше, но по ощущениям все-таки ужаса. И даже не от концовки, а от разных смыслов и объяснений, которые можно ей придать, начиная от предопределенности нашей жизни (это вам не игрушки в «Персонаже») и до более легких, когда мы порой себя виним в чем-то и потом какие-то события являются отражением нашей вины, то есть наказанием. Но, я как всегда, считаю, что важнее всего атмосфера, не будь атмосферы, не было бы и нас, ультрафиолет сжег бы наши тела и все-все-все и тогда никто бы из нас не смог смотреть кино, в конце концов. Нет, ну, я об этой атмосфере, которая в фильмах, когда чувствуешь то же, что чувствуют герои, когда не видишь эротическую сцену, а участвуешь в ней в роли кого-то из пары, когда сам бродишь по этим черным, зажатым стенами улицам, когда тебе страшно от криков ночью женских в нескольких кварталах от твоей гостиницы, когда это ты бежишь по лодкам, стоящим в каналах и ударяешься коленкой, спотыкаясь. Это вот настоящее, этого даже не спрашивая себя боишься. Бояться приятно и полезно. Правда в определенный момент тебе кричат «А теперь не смотри!», а ты смотришь… Немножко страшно. Чуть-чуть. Интереснее все-таки посмотреть. Фильм в смысле посмотреть. Останутся мысли.

Никогда не смотрите назад! А теперь не смотри (я люблю этот фильм) Вы знаете, однажды мне очень сильно повезло, и мне в руки попался диск с фильмами Николаса Роуга. Этот диск попал мне в руки случайно, и на нем было всего лишь три фильма – “Обход”, “Человек который упал на Землю” и конечно “А теперь не смотри”. Я смотрел каждый день по одному фильму и получил большое удовольствие от фильмов Роуга. Фильм “А теперь не смотри” является вторым самостоятельным фильмом Роуга. Конечно это не самый лучший его фильм, потому что фильм “Обход” будет немного посильнее, но если не сравнивать фильмы Роуга, то мы имеем очень любопытную картину, которую пропускать все-таки не стоит. В центре картины супружеская пара, у них случайно умирает дочка. Шок! Они переезжают в другой город, а именно в Венецию, чтобы попытаться забыть, но такое никогда не забывается… Роуг взял на главные роли отличных актеров – Дональда Сазерленда и Джули Кристи. Мне очень сильно понравились они в этом фильме, а особенно конечно Сазерленд. Возможно перед нами его самая лучшая роль во всей карьере. Данный фильм очень трудно советовать всем подряд, потому что Роуг снял очень мрачную и немного непонятную картину. Все на свои места встанет только в самом конце фильма. Данный фильм очень сильно давит на тебя и сжимает твое сердце. А еще в фильме будут ключевые моменты, которые пропускать я не советую, потому что именно от этого будет зависеть ваше понимание данной истории. Этот фильм нужно смотреть очень внимательно и тогда вы получите от фильма большое удовольствие. Некоторые критики называли этот фильм самым страшным в английском кинематографе семидесятых. Если вам интересен режиссер Николас Роуг, то я советую познакомиться с фильмом – “А теперь не смотри”. Это очень холодное и грязное кино, которое сможет вас напугать и заставит вас пустить слезу в самом конце. Спасибо. P.S. Лучшая сцена в фильме – душераздирающий и очень страшный финал… 10 из 10

Переосмысления, переработки и взаимовлияния, без сомнения, являются важнейшей частью киноидустрии, без которой не появились бы на свет многие её выдающиеся творения. Особенно выделяются среди них независимые и яркие фильмы, Однако, данный труд режиссёра Роуга может вызвать у зрителя следующие воспоминания и ассоциации: Венеция, о изяществе которого быстро забываешь, когда приходит беда.. Безутешная семейная пара... Обезумевший отец, мечущийся по запустелым и полным угрозы улочкам ещё недавно прекрасного города в поисках дочери.. Новые загадки и поиски, наполненные одержимой решимостью и жаждой мести.. Прекрасная музыка известного итальянского композитора.. Вот это, чуть выше - о фильме Альдо Ладо 'Кто видел её смерть?', вышедшего годом раньше 'Не смотри..', с редко снимавшимся 'вторым Бондом' Джорджем Лэзенби и блистательным саундтреком Эннио Морриконе. И по сравнению с ним, казалось бы гораздо более прямолинейным и не столь броским, работа Роуга для меня не только удручающе вторичное, но и творчески невнятное произведение, в котором режиссёр словно пытается использовать находящийся на пике итальянский крайм-хоррор со всеми его уклончивыми намёками, шарадами, ароматом мистики и визуальными трюками, прагматично обвесив и замотав его в искусственные одеяния собственного замысла. В итоге, перегруженный чрезмерным эстетством ради эстетства, оторванный от корней, и потому высохший и беспомощный, как его кульминация, ради которой во-многом и ждёшь окончания почти двухчасовой тягомотины, сюжет 'А теперь не смотри' словно гудит пронизывающей пустотой и холодом, скрывающимися за красивой картинкой и усиленными попытками нагнетания щемящей душу атмосферы. В данном контексте стОит напомнить, что нестандартные вариации итало-триллера, в рамках которого, как в мистико-сюрреалистическом тумане, смешиваются жанровые границы, сами итальянцы делали достаточно качественно раньше, краше и ЕСТЕСТВЕННЕЙ, притом без оглядки на зарубежные кинодостижения, например, 'Короткая ночь стеклянных кукол' того же Ладо. Так что и тут Роуг, демонстративно гарцующий слоном в посудной лавке на чужой территории, сильно вторичен) Справедливости ради, все вышеизложенное не хочется относить ни к игре хороших актёров, бьющихся как пришпиленная бабочка на холодном острие поставленной режиссёрской задачи, ни к прекрасной музыке Пино Донаджо, ни к прочим визуальным элементам фильма. Значит, речь может идти только и прежде всего о режиссёрском и отчасти сценарном проколах, особенно явных на фоне не столь раскрученных, но гораздо более натуральных и живых 'первоисточников'.

Фильм Николаса Роуга по новелле Дафны Дюморье «А теперь не смотри». Отметим сразу это очень непростой фильм. Триллер в мистической составной которого сокрыта глубокая психологическая драма. Ничего не предвещает плохого в жизни в семье Джона и Лоры Бакстеров. И, как гром среди ясного неба, трагическая смерть дочери. Кажется жизнь, ещё совсем недавно счастливой четы остановилась, потеряла смысл. Но время понемногу стирает боль наших потерь и после лечения Лоры в психиатрической лечебнице семья едет во Флоренцию, где Джон нанимается реставрировать церковь Сан-Николо деи Мендиколи. Там, где самое место оставить все печали в прошлом тоже не так всё и просто. В городе орудует неуловимый серийный убийца, а ещё Лора встречает двух сестёр Хизер и Венди, одна из которых медиум и утверждает, что видела её дочь. Лора из последних сил хватается за эту хлипкую соломинку, между её счастливым прошлым и безрадостным настоящим. Далее, /я упущу критические замечания о мистике да о триллере, об этом немало уже сказано/, остановлюсь на психологической составной этой истории. Жизнь наша даже будучи в состоянии перманентного счастья, часто заставляет задумываться о её смысле. Даже не столько о смысле жизни в целом, сколько о смысле своей жизни. Да мы внимательно слушаем, чему нас учат родители, учителя, просто знакомые и незнакомые люди. Мы растём, составляем бизнес-планы, воспитываем детей и вроде бы получается какая-то, пусть и не совсем стройная логическая система. Начинаем понимать, /зачастую через детей/, что такое любовь и зачем она нам. Мы учимся уже не брать, а отдавать. Мы начинаем ощущать своё счастье неразрывно со счастьем близких нам людей. И вдруг вся эта пирамида /жизненного смысла/ рушится, нелепой смертью близкого человека. Что теперь. Кто поможет, кто просто поймёт душевную боль, друзья?, соседи?, страна?, Бог?... Возможно, у вас родится ещё один ребёнок, но это не решит вопроса, потому как он никогда не сможет заменить того, что ушёл. А можно ещё, как герой фильма по уши уйти в работу, что тоже не решит вопроса, потому как вопросы принципиально разные. Не хочется соглашаться с режиссёром, но всё так тщательно и детально разобрано по полочкам, что трагическая развязка кажется единственно возможным выходом из создавшейся жизненной ситуации.

Наконец ознакомился с этим фильмом, о котором столько разнообразных мнений! 'А теперь не смотри' представляет собой сложный, запутанный психологический триллер с элементами сюрреализма. Череда событий развивается не так уж и динамически что бы сразу сделать вывод, и даже после просмотра остаешься на некоторое время в неком недопонимании. Сюжет балансирует на 'гранях' естественных догадок и на каких то мистических возможностях главных героев в плане виденья будущего...совсем не доброго и беззаботного, то ли в снах то ли в реальности сразу и не разберешь. В так называемом даре предвидения зритель убеждается буквально с первых минут фильма. При нелепых обстоятельствах погибает дочь центральных персонажей Джона и Лауры. Все последующие события происходящие в ленте вводят зрителя в состояния попеременного шока которые связанные, в первую очередь, со смертью дочери. Плюсы фильма: 1) прекрасная игра актеров, по фильму супружеской пары Бекстеров - Джона и Лауры (актеры: Дональд Сазерленд и Джули Кристи). От начала и практически до конца им удается красиво и линейно играть свои роли, не вызывая подозрений, догадок и чего либо еще. Обычная семейка, но у каждого члена свои 'психи' в голове, от чего мы видим сформировавшихся характеры Джона - как постепенно сходящего с ума человека которому видятся знаки и намёки о приближающихся бедах, но гордо 'сражающегося' внутри себя с этими позывами. И Лаура - которая не так акцентирована в фильме как Джон, но тоже верящая во все светлое и беззаботное, что их доченька всегда с ними. 2) по своему загадочные, обрисовавшиеся характерами по мере просмотра персонажи -слепая медиум Хезер и ее сестра Венди. В большей мере именно слепая предсказательница сыграла одну из ключевых ролей в картине, открыв глаза 'слепым' казалось бы главным героям, которые туманно верили в достоверность ее слов. 3) игра второстепенных персонажей таких как святой отец, и полицейский - также вызывает исключительно симпатию не смотря на пассивное отношение к происходящему. Их перснажи предстают перед зрителем в виде бессердечного и холодно-характерного отца и вечно подозревающего 'острого' инспектора. Эти персонажи придавали картине какого то колорита что ли, сложно описать, лучше увидеть. 4) понравилась манера режиссера (скорей всего и заслуга книги Дафны Дю Морье) разбросать хаотично сцены происходящие на протяжении фильма, что бы в, так называемых, флешбэках сосредоточить напряжение от происходящего, собрать мысли и выплеснуть на зрителя! Получилось уникально и необычно! 5) хорошая музыка, она и не въедается и отлично 'работает' в ключевых моментах! 6) последнюю сцену в фильме иначе как словом 'ШОК' описать сложно, жирная такая точка в сметениях героев конечно, ничего не скажешь! Браво! Минусы фильма: 1) дождливая, по видимому зимняя, Венеция показалась слишком монотонной, хмурой, ужасной. Может это и сопутствовало атмосфере но факт отталкивал; 2) постельная сцена супругов, как же не вспомнить, неоправданно затянута и не привлекательна, благо идея развития событий сразу в двух 'плоскостях' косвенно вытягивает эту сцену; 3) показалось что прочувствовал этот фильм лишь под конец, хоть изначально смотрел внимательно. Рассказ я лично не читал, но мне кажется чего то не хватало для общей гармонии эмоций, которые сопровождали фильм, много 'отсеченных' моментов, сложно описать...чувствовалось что то типа пустоты происходящего. В целом конечно впечатления о фильме положительные. Мне показалось что акцент происходящего был именно на начало и на конец фильма, что я коротко выразил в слогане 'в погоне за смертью...', а все центральные события в виде 'лестницы', постепенно ведут зрителя к неизбежному и шокирующему концу. Этот фильм сложно отнести к ужасам, поэтому думаю у многих вызовет интерес в первую очередь как сюрреалистичное психологическое кино! Глубокий психологический посыл который хотел донести режиссер Николас Роуг - был получен и обдуман, а это главное! Рекомендую ознакомится с этим фильмом! 8 из 10

В музее Коррер есть картина неизвестного немецкого художника, туманно отнесённого к подражателям Босха, с босховским же сюжетом Искушения св. Антония. На ней святой с лицом лукавого скопца жеманным, исполненным изящной немощи жестом держит распятье перед сонмом привычно игрушечной нечисти - яиц на ножках стрекозиных, отдельно существующих носов, ушей и срамных мест, живых, составленных биологически произвольно скелетов ('вот череп на гусиной шее вертится в красном колпаке'), - и трёх дев на первом плане. Девы всем бы хороши, но у каждой чего-то да не хватает для телесной полноты - ноги, руки, глаза, груди. Увечны девы, убоги, неполноценны, органиченны возможностями. Подобные же искушения разбросаны и по другим венецианским муниципальным и частным коллекциям (Галерее Франкетти, Палаццо Мочениго, Палаццо Пезаро дельи Орфеи, обиталищу Мариано Фортуни), концентрируясь в Пинакотеке Эджидио Мартини в Ка Реццонико, где искушений св. Антония инвалидами висит то ли четыре, то ли пять. Не искушение сладострастной женской прелестью становится в Венеции сильнейшим, не приманка демонического, пороки символизирующего уродства, но тихий соблазн телесного, усекновенного убожества, внушающего слишком цепкую, слишком любопытную жалость, утягивающего размякшего в своих эмпатиях на ту стороны границы образа и подобия. С нежитью смыкается псевдобосховская венецианская немочь, с культурой - её культи. 'Не оглядывайся', один из поздних хорроров Дафны Дюморье, как-то сам собой получился об этом: здоровая, румяная, плодовитая норма, подраненная несчастием, одновременно шарахается от социо-антропологической маргинальности, и влечётся к ней за связью с потусторонним миром, куда так хочется контрабандой проникнуть, чтобы убедиться - обожамое существо умерло не всё, оно видит, слышит, говорит, любит, предупреждает, счастливо. В фильме Роуга, признанно превосходящем книжный первоисточник, концентрация этой нежной опасности, опасной нежности ещё выше, смыслы и наития двоятся с ещё более зыбкой зеркальностью, и мы до последней минуты не знаем наверняка, кто из убогоньких - Божий человек, призванный предостерегать и охранять укоренённых в земной реальности, а кто - убийственно завидует телесно изрядным из безобразия своего. Наплывания уродств - и добрых, и порочных - зловещи у Роуга равно, с одной неправомочностью вторгаются они в мир полнокровно живых, привлечённые свежей брешью в их броне, одинаково покушаются на целостность этого мира, на сведение его хоть на шаг ближе к богадельне, к стационару, к лазарету. И Венеция в этом - их сообщница. Камера Николаса Роуга (режиссёр снимал город только сам, отдав Энтони Ричмонду работу с актёрами) выстраивает взаимодействие с городом англичан точно по цитате Пастернака из 'Охранной грамоты': 'Когда перед посадкой в гондолу, нанятую на вокзал, англичане в последний раз задерживаются на Пьяцетте в позах, которые были бы естественны при прощаньи с живым лицом, площадь ревнуешь к ним тем острее, что, как известно, ни одна из европейских культур не подходила к Италии так близко, как английская'. Супруги Бакстер, прочные британские миддлы (особнячок в зелено цветущей деревне, сын в частной школе, денежная, престижная инженерно-художественная специальность мужа), изначально не видят в Венеции её ускользающей романтики. Не для них туманы-растуманы, кампанилы в лазури лагуны, увиденные сквозь вырезанные трилистниками окна, барочные элизумы соффито, ветошь маскарада в лавках. Город грязноват, загромождена какими-то балаганами набережная Скьявони, бездарно осыпается фасад церкви Сан Николо деи Мендиколи (св. Николая для голи перекатной, если буквально), которую Джон Бакстер подрядился реставрировать. Красота подкрадывается незаметно, как тать, как сумасшедший с бритвою в руке - через невольный поцелуй Джона с гаргульей-капителью одной из церковных колонн, через леденящий холод наборного мрамора пола, на который падает в нервный обморок несчастная Лора, через шелест садов Биеннале над восседающей на льве Венецией в славе, через покрытую водорослями Венецию-утопленницу памятника партизанам Венето там же, у садов. Город бросает вызов английской первосортности, рациональности, властности. Он накапливает трупы людей и кукол в каналах, итальянскую, полную скрытых значений бестолочь руководств, указаний, инструкций, путаницу мостов, каналов, калле и соттопортего. Он - ощутимо краснеет фасадами от начала к концу, настойчиво возвращая осиротевшего отца к его персональному ужасу - утонувшей дочке в красном плащике (никогда, никогда не покупайте детям красных дождевичков, только жёлтые, жёлтые только!). Он произвольно перемешивает собственную географию, помещая Скуолу Гранде ди Сан Рокко в Кастелло, переносясь от Салюте до Скальци за две минуты, да ещё с больной на носилках, подселяя скандальную, голоую под сутаной статую кардинала из Ка Пезаро - в настоящую кардинальскую канцелярию. Смириться гордых и здоровых принуждает Венеция, любящая сложность болезненности - необязательно святую, необязательно христиански мученическую. Ей дороги мучительные сны жестокой матери, безжалостной Природы, кривые кактусы, побеги белены, и змей и ящериц отверженные роды, слепорожденные, хромые, горбуны, убогие рабы, не знавшие свободы, ладьи, разбитые веселостью волны.

Хоррор как отдельный жанр кинематографа был всегда. Он взрослел, видоизменялся, мимикрировал под окружающую реальность, обрастал новыми направлениями, приобретал интернациональные черты и сужался до сугубо национального колорита, но не исчезал, лишь иногда уступал первый план более актуальным в определенный момент истории кинотечениям, со снисходительностью старшего брата уходя в тень. Однако в семидесятые годы 20-го столетия произошло нечто доселе невиданное: слияние хоррора, одного из самых зрелищных, а потому мейнстримовых жанров, с авторским кино, рассчитанным прежде всего на интеллектуальную публику. Одна за другой на экранах всего мира, включая СССР, стали появляться напряженные, неоднозначные картины, поражавшие глубиной, визуальным совершенством и спорностью трактовок. 'Пикник у Висячей скалы', 'Ребенок Розмари', 'Омен', 'Изгоняющий дьявола', 'Голова-ластик', 'Кроваво-красное', тот же 'Солярис' Тарковского и кубриковское 'Сияние' (хоть фильм и вышел в 1980-м, режиссер начал съемки двумя годами ранее) - количество остросюжетных, неуютных, мистических, кровавых шедевров росло и множилось, они навсегда вписывали свои имена аршинными буквами в историю мирового кинематографа. Теперь хоррор перестал быть просто второй скрипкой, приправой к сюжету. Случилось странное: фабула, как таковая, вообще стала практически неважна. Драматургия отходила на второй план, уступая место атмосферности, внимание концентрировалось на субъективном, действительность определенно ускользала, и уже никому не было до нее дела. Отныне не имело значения трезвое 'почему', осталось только непостижимое 'как'. 'А теперь не смотри' одна из таких картин, мир её, пугающий с первых же кадров, визуален и тактилен, и в то же время эфемерен, как дурной сон, как самый страшный, болезненный морок. На поверхности - история о родителях, потерявших дочь в результате глупого несчастного случая. Чтобы забыться и отойти от пережитого горя, они отправляются в Венецию, где мужа ждет работа реставратора. В ходе определенных событий обоим начинает казаться, что дочь их по-прежнему жива или, по крайней мере, каким-то образом пытается с ними связаться. Однако очень скоро сюжет растворяется в гипнотическом наваждении, а Венеция, самый романтичный и сказочный город на земле, снимает карнавальную маску, обнажая плотную, дышащую и давящую пустоту, и вглядывается в зрителя слепыми, но пристальными глазами старухи-прорицательницы, от такого взгляда не убежать, не скрыться. Мертвый сезон в медленно тонущем, погибающем городе; затягивающий зев лабиринтов узких улочек и тоннелей, по которым мечутся в маятном поиске герои...Рациональное зерно сталкивается с иррациональной бездной и всухую проигрывает. Тлен повсюду, город разлагается, старая церковь, реставрацией которой занимается отец погибшего ребенка, разваливается на куски, мир вокруг ещё сохраняет внешнюю привлекательность, но эта красота, как лихорадочный румянец на лице умирающего, явно ненадолго. Повсюду вода, она сочится из всех щелей, утробно журчит под изящными мостиками, и что-то затаилось, ждет своего часа, что-то древнее, гораздо старше этого города, его священных мест, может быть, даже старше самого христианства. Не потому ли солидный епископ в поту просыпается среди ночи и при малейшем шорохе хватается за висящее на шее распятие? Иногда даже складывается впечатление, что он боится заходить в собор. Высшее духовное лицо, которому следует воздерживаться от всяческих глупых суеверий, похоже, отдает себе отчет, что никакая молитва не спасет от вездесущего первородного зла, которому изначально принадлежало и принадлежит это место. Родители на первых порах отстранены от происходящего, им нет дела до внешнего мира, поскольку они зациклены на собственной беде, а потому ищут утешение друг в друге. Окрыленные внезапной надеждой, оба пытаются наладить отношения, так что одно из центральных мест в картине занимает довольно долгая и откровенная даже по нынешним временам эротическая сцена, когда главные герои Джон и Лора впервые занимаются сексом после смерти дочери. Тем не менее, в этом эпизоде, снятом под нежные переливы клавишных Пино Донаджо, больше тихого отчаяния, нежели страсти. Их секс - это своего рода прелюдия к смерти. Эрос, за спиной которого маячит тень Танатоса. Вся мелодика фильма сплетается из бормотания таких вот ползущих отовсюду теней, эха чьих-то гулких шагов, шума крыльев потревоженных голубей, неумолчного плеска воды, резкого смеха, визгливо взрывающего мертвую тишину. Долгие обзорные планы неожиданно фокусируют внимание на какой-то абсолютно не относящейся к сюжету детали: будь то яркая брошь странной формы или осыпающаяся мозаика с ликом Иисуса, фотографии каких-то посторонних детей на тумбочке старой девы, странные взгляды полицейского инспектора и каракули, которые он безотчетно чертит на листке бумаги. Почти в каждом сумеречном кадре притягивает взгляд сочное вкрапление красного, цвета, в который раскрашен тот или иной предмет: багровая свеча у иконки, пурпурные туфли милой старушки, багрянец вина в бокалах. К чему всё это? Неуверенность и дискомфорт становятся всё ощутимее, мощная образная система подавляет всякую логику и постепенно, на полутонах выстраивается видение абсолютного зла, неназванного и бесконечного. Сочащаяся вода концентрируется в густую, пульсирующую, соленую кровь, разлитую по смазанному фотоснимку. Она течет сквозь кадры, сквозь образы, сквозь ноты и всё настойчивее просится наружу.

Этот знаменитый фильм Николаса Роуга очень сильно меня разочаровал. Картина мне показалась абсолютно сырой, недоработанной, сумбурной, затянутой и скучной. Даже не хватает слов, чтобы описать все свое разочарование. После просмотра фильма задаешься вопросом: 'Неужто я так плохо разбираюсь в кинематографе? Неужто я так глуп, чтобы понять этот фильм?'. В этой ленте мне понравились отдельные мелочи, но фильм в целом оставил лишь негативные впечатления. Сама задумка очень даже неплохая. Роуг даже взялся за рискованное дело - эксплуатировать сразу несколько сюжетных линий. Но в итоге, они так и не сложились в единый, цельный пазл. На выходе мы имеем полную неразбериху. Понравилось то, что фильм снят уж слишком натуралистично, без купюр, без излишней лакированности и напыщености. Действие фильма происходит в Венеции и город показан в нем не совсем так, как мы к этому привыкли (а вернее совсем наоборот). Перед нами выростают грязные, покосившиеся домики, узкие и захламленные улочки, грязные каналы, кишащие крысами, полуразрушенные церквушки. 'А теперь не смотри' показывает нам 'другую' Венецию, ее обратную сторону. Что ж, это тоже нужно. А вот знаменитая постельная сцена мне показалась довольно непривлекательной, затянутой, да и вообще можно было обойтись без нее. В этом случае натуралистичность была излишней. Эпизод балансирует на грани эротики и порно. Очень понравилась работа Дональда Сазерлэнда в роли реставратора Джона Бакстера, особенно в самом начале и в финале. Он очень органично смотрится в этом фильме. Особенно впечатлило, как он изобразил отчаяние, осознавая, что дочь умерла у него на руках. Это было похоже на вопль раненного зверя. Лента также наполнена очень красивой и романтичной музыкой Пино Донаджо. Финал картины выглядит действительно слегка жутковато, но абсолютно не вяжется со всем происходившим ранее на экране. Флешбеки, завершающие фильм, также не приближают к разгадке финала. Что своим фильмом пытался сказать Роуг? Пусть это останется для меня загадкой. Одно я знаю точно, что эту картину я никогда не буду больше пересматривать. Но это всего лишь мое субъективное мнение... 4 из 10

Мутная рябь пруда сомкнулась над телом маленькой дочери Бэкстеров, и лишь крик отчаяния её отца сумел разорвать промозглую тишину того несчастливого утра. Пройдёт какое-то время, и понёсшая невосполнимую потерю семейная чета обнаружит себя в Венеции, где он реставрирует старинную церковь, а она праздно проводит время за созерцанием солнечных бликов на волнующихся водах бесчисленных каналов. Горькие воспоминания довлеют над Джоном и Лаурой, но всё изменит случайная встреча с двумя престарелыми сёстрами. Одна из них, лишённый зрения медиум, утверждает, что погибшая девочка всё ещё рядом с родителями и пытается предупредить их о нависшей опасности. Странно, неожиданно, похоже на какой-то ловкий трюк... Но жена с радостью верит в то, что душа их дочери где-то поблизости, а муж скептически хмыкает - мертвым не место в этом мире, всё потустороннее не более чем блажь прихотливого воображения. Николас Роуг, механически копирующий основные сюжетные моменты новеллы Дафны Дю Морье, проявляет неподдельный интерес и побуквенное следование слогу писательницы лишь в изображении Венеции, которая приобретает в 'А теперь не смотри' очертания двух непохожих друг на друга параллельных миров. Город-реальность, в котором Джон и Лаура бродят по кишащим туристами и местными жителями улочкам, и город сна, в котором герои плутают по иссиней черноте многочисленных переулков, и лишь эхо отражает их шаги во влажной тишине каналов. С приходом ночи Венеция у Роуга превращается в своеобразный Некрополь с обшарпанными и проседающими от сырости стенами, вездесущими крысами, лезущими из непроглядного мрака таящих опасность подворотен. Кажется, что британский режиссёр со временем решил окончательно отдать персонажей на волю играющих их актёров, полностью сосредоточившись на метафорах, стремясь наполнить каждую сцену символикой грядущих роковых перемен. Обращая любую прогулку в визуальную бесконечность - за поворотом следует новый поворот, за пройденным мостиком виднеется ещё один, Роуг прочерчивает путь к внезапной развязке с помощью своеобразных маркеров. Алый шарф, алые сапожки, алый плащ, алая свеча - практически каждая сцена фильма несёт на себе клеймо кровавых брызг, закладывающее далеко не смутные подозрения относительно финала истории. Где-то фоном таинственный маньяк режет припозднившихся туристов, но режиссёр, как и Дю Морье, подаёт эти сведения мельком - случайный разговор, чей-то вытягиваемый из канала труп на заднем плане. В 'А теперь...', несмотря на подходящую атмосферу, отсутствует очевидный убийца, способный взмахом ножа раскроить экранное полотно, заполнить пространство предсмертным стоном своих жертв. Вместо этого история целиком сосредотачивается на Бэкстерах, но именно здесь постановщик и допускает оплошность. Тотальная рефлексия семейной пары, находившаяся в центре внимания новеллы, грубо вырывается из экранного действия. Все переживания и внутренние монологи, позволявшие сложить полную картину взаимоотношений Джона и Лауры, вытесняются спонтанными актёрскими импровизациями. И всё бы ничего, но нескладный Дональд Сазерленд никак не может наладить убедительный контакт с Джули Кристи, между ними не происходит необходимой химической реакции, хотя оба и стараются быть ближе друг к другу. Возможно, Роуг заранее знал, что у него не получится создать на экране достоверные отношения супружеской пары, поэтому в последний момент вписал в сценарий нашумевшую постельную сцену. Однако затяжная эротика, призванная продемонстрировать неразрывную эмоциональную и физическую связь героев, выполняет свою функцию лишь в пределах одного эпизода. Стоит персонажам выйти из гостиничного номера, как всё их мимолётное единение без следа растворяется в лабиринте переулков, и на первый план вновь выходят дурные предзнаменования на фоне нависшего мрачной тенью города. В небольшом рассказе создательницы 'Ребекки' обстоятельства смерти маленькой девочки раскрывались лишь мельком. Роуг же стремится механически расширить границы литературного первоисточника. Гибель ребёнка у него становится не только одной из ключевых сцен, она также проходит красной нитью через весь фильм в пестуемой символике кадров - трупы в воде, утонувшая игрушка-младенец, таинственная фигурка, мелькающая то тут, то там в темноте запутанных проулков. Как уже говорилось, режиссёру категорически не интересны переживания героев, упор на которые делала Дю Морье. Вместо них во главу угла ставится веление рока, проявлявшееся в рассказе лишь в развязке. Здесь же оно определяет центральный вектор искусственно создающегося противостояния: пока рациональное мужское начало в лице Джона, епископа и полицейского пытается найти разумное объяснение происходящим событиям, более приближенная к сверхъестественному женская сущность в лице Лауры и пожилых сестёр не сомневается в существовании потустороннего. Благодаря подобным усложнениям кажется, что первоисточник дописывается прямо на экране, хронометраж растягивается дополнительными эпизодами, которые по идее должны сделать историю более понятной незнакомому с новеллой зрителю. И это можно было бы считать удачным ходом, если бы завершающий аккорд фильма уже не казался столь внезапным, как у его литературного собрата. Ведь в 'А теперь...' режиссёр целенаправленно через многочисленные намёки ведёт зрителя навстречу финальному твисту, тогда как писательница куда изящнее подводила к нему, отвлекая внимание читателей на беспокойство мыслей, которое брал верх над разумом героев, заставляя отрицать очевидное и идти на поводу у демонов обманчивой надежды.

Фильм рекомендуют как 'один из самых страшных фильмов всех времен' и 'классику', однако мне после просмотра показалось, что со временем из него выдохлась вся прелесть. Молодой Дональд Сазерленд с нелепыми усами, нелепой прической и в нелепом синем пальто демонстрирует по-театральному гипертрофированные эмоции, из-за чего сочувствие к его персонажу у меня не возникло. Мистические элементы сюжета воспринимались мной как сумасшествие персонажей. Кровь, которую показывает режиссер, больше похожа на метафору, чем на кровь. Лишний раз я вспомнил, как удачно сыграл на нервах зрителей Хичкок, сделав кровь в 'Психо' черной. Венеция в фильме выглядит не так мрачной, как обветшалой. Та же проблема с мистическими старухами. Единственная причина, по которой я посмотрел фильм до конца, не перематывая - молодая Джули Кристи. В отличие от Сазерленда, она очень естественна и вызывает сочувствие. Не зря в отзывах превозносят любовную сцену - кадры страсти разбавляются кадрами, где герои одеваются, собираясь куда-то, и это лучший способ показать красоту жизни в паре. Фильм стоит посмотреть, ностальгируя о пленочном кинематографе или наслаждаясь драмой на фоне Венеции, но разбалованных двухтысячными ценителей триллеров и хорроров фильм не впечатлит.

Николас Роуг является одним из самых самобытных, оригинальных и переоцененных режиссеров мирового кино. Чтобы понять и объективно оценить один из его лучших фильмов 'А теперь не смотри', следует сказать несколько слов о творческом пути и мировосприятии этого человека. Свой индивидуально-неповторимый взгляд на мир Николас Роуг проявил ещё в шестидесятые в качестве оператора, приняв участие в создании более чем двух десятков картин. Самобытность молодого человека была настолько оригинальной, что некоторые режиссеры вообще отказались с ним работать. Примечателен режиссерский дебют Роуга. Снятый им в соавторстве с Доналдом Кэммеллем фильм 'Представление' (1968), на мой взгляд, является ключом к пониманию творчества мистера Роуга. В фильме шестьдесят восьмого года обнаруживаются все составляющие будущего успеха хитрого британца. По сути 'Представление' - это творческий манифест Николаса Роуга. Психоделическая притча о взаимопроникновении, замещении одной личности другою. 'Психоделическая составляющая' обеспечивается избыточным количеством наркотических сцен, а авторская составляющая складывается с типичных для Роуга (и, несомненно, волнующих его) элементов - секс, сюрреалистический визуализм, намеренная путаность смыслов, ложная многозначительность, человеческая одержимость, влечение к темному, скрытому, непонятному. Николас Роуг ярко-выраженный представитель той когорты авторов, для которых форма важнее содержания. Эти люди, как правило, талантливые манипуляторы, часто провокаторы и всегда интересные рассказчики. Умение хорошо рассказать историю - это великий талант и непременная составляющая успеха любого произведения. Совершенно не важно о чем говорить, гораздо важнее как говорить. Правота этой формулы доказана многократно. Возвращаясь к картине 'А теперь не смотри'. Если попросить пересказать сюжет новеллы Дафны Дюморье, по мотивам которой снят фильм, всё ограничится одним предложением о трагической смерти маленькой девочки и рефлексиями родителей по поводу этой трагедии. Но если попросить пересказать суть картины Роуга, то монолог отвечающего может затянуться на часы. Причем львиную долю займёт рассказ о 'барочном изображении Венеции', удивительной стилизации, атмосфере и музыке, ассоциациях и реминисценциях, о личных ощущениях, допущениях, представлениях и т.п. То есть, по сути, люди будут говорить о своём личностном прочтении фильма. Именно этого и добивался Роуг. Именно это и называется искусством - когда это вдохновенно и искренно. Картина Роуга же, на мой взгляд, искусственно накручена. Моя оценка фильму не велика. Мне претит многозначительная пустота фильма, нарочитое нагнетание инфернального страха, имитация под мистику. Меня удручает карликовость злодейства... После просмотра остаётся ощущение, что фильм мельче и проще, чем хочет казаться. Я отнюдь не против манипулирования зрителем. Но мне обидно и непринятно, когда манипулирующий держит зрителя за простака. Несомненные плюсы картины - актерская игра, музыка Пино Донаджио и зимняя Венеция. Ни у кого больше я не видел ТАКОЙ Венеции! И в заключение ещё несколько слов о Роуге. Несмотря на действительно самобытный, удивительный талант, Роуг-режиссер закончил так, как и должен был закончить - зрительским забвением. Лишь немногие эстетствующие киноманы смогут припомнить заслуживающие внимания работы режиссера. А девяностые для мистера Роуга, с точки зрения творчества, вообще катастрофичны. Режиссер замкнулся в откровенном эротизме, извращенном мистицизме, заплутал в каких-то гипертрофированно-сложных формах чуши и... просто надоел всем своей однообразно-устаревшей манерой. Уходить надо вовремя и красиво. 7 из 10

С первых минут Николас Роуг вводит в киноповествование множество деталей, образов и символов, продолжающих играть важную роль в течение всего фильма. В первую очередь, это касается символики красного цвета. Красные плащ, шарф и сапоги, мяч, пачка сигарет, проступившая из порезанного пальца кровь – цвет обращает на себя внимание в целом ряде сцен. Во-вторых, особое значение для развития сюжета имеет вода: пруд рядом с домом в Англии, многочисленные каналы в Венеции. Режиссер также часто демонстрирует отражения в воде, зеркалах и на стекле. Кроме того, главный герой приезжает в Венецию с целью реставрировать церковь, что позволяет Роугу использовать в фильме католические образы. Венеция – одно из главных действующих лиц в фильме. Туристический сезон завершен: глубокая осень усиливает ощущение тоски, а пустые улицы подчеркивают одиночество героев. Город, лишенный присущей ему в теплое время года романтики, выражает психологическое состояние потерявших ребенка родителей. Венецианские каналы напоминают супружеской чете Бэкстеров о злополучном пруду, забравшем жизнь их дочери. К ключевым элементам режиссерского стиля мы можем отнести параллельный монтаж, наложение планов. При этом параллельные кадры часто выстроены по принципу ассоциативного сходства. Примечательно, что в выпущенном двумя годами ранее «Обходе» Роуг преуспел в использовании оппозиционного монтажа. А в «А теперь не смотри» режиссер обращает внимание зрителя уже не на контраст, но на визуальное сходство между соседними кадрами. Так, оператор снимает перевернутое в пруду отражение Кристи, а в следующем кадре ее отец вставляет в проектор перевернутую пленку. Или же девочка кидает в воду красно-белый мяч, а мистер Бэкстер в это время перекидывает жене красно-белую пачку сигарет. Кроме того, «нервный» монтажный ритм у Роуга усиливает тревожность и напряженность.

Действие герметично упакованного в саспенс фильма Николаса Роуга запускается с нелепой гибели дочери четы героев в близлежащем от их дома пруду. Попутно смерть отображается кровью на слайде церковного храма, чтобы впоследствии виртуозно вынырнуть в готической Венеции. Если для понимания смысла некоторых фильмов требуется фрагментарное собирание их целостной картины, когда все ее составляющие равноценны и разбросаны в хронометраже одинаковыми частями, остается лишь грамотно собрать, то 'А теперь не смотри' являет собой конструкцию не то чтобы сложнее, но совсем иную и весьма своеобразную. Как четко по форме отточены пазлы, она не представляется, уж больно частицы вариативные. По сути, это строго курсированный механизм смерти с различными по значимости элементами, макабрическая пляска, начавшаяся в дождливой Англии и неутомимо продолжающаяся в воздухе угрюмой Венеции. Она у Роуга окрашена траурными тонами во всем: в обветшалых архитектурных зданиях, сопряженных со смертью, черных гондолах, провожающих усопших в мир иной, пасмурном небе без проблесков лучей надежды, мрачных улочках Кастелло. Как и полагается, итальянскому городу контрастов присущий едва уловимый в поле зрения призрак девочки в ярко-алом плаще, порхающий по старинным закоулкам как крупинка прошлой жизни Джона Бэкстера (Дональд Сазерленд). Для отображения мистической атмосферы Венеции Роуг воспользовался сугубо индивидуальными кинематографическими приемами, порой орудуя камерой в довольно неожиданных ракурсах, за что фильм отмечен Британской академией кино и телевидения в номинации 'Лучшая работа оператора' (здесь и заслуга Энтони Б. Ричмонда). Хаотичный монтаж подчеркивает неизбежность случившегося, плюс в нагромождении хтонического сюра проскакивают необъяснимые на первый взгляд кадры с Гранд-каналом, немного не вяжущиеся с основным действием. Намек ранее подкинет слепая женщина-медиум, указывая на то, что у Джона имеется некий дар. С ним или без, потерявший дочь отец подберется настолько близко к разгадке таинств, что интригующее название картины полностью себя оправдает. Увидел, что хотел, А ТЕПЕРЬ НЕ СМОТРИ! Дафна Дюморье, рассказ которой положен в основу творения Роуга, осталась очень довольной увиденным результатом, особенно ее восхитила игра Джули Кристи. Иначе и быть не могло, поскольку режиссер картины даже не пытался использовать какие-то жанровые клише. Отвесив поклон итальянскому джалло, он преподнес совершенно неординарную историю в такой неожиданной Венеции.

Сырая английская природа, туманная, болотистая. Образ, картинка… Звук треснувшего стекла эхом отдающегося в барабанных перепонках и разливающегося по пустынной болотистой местности. Тишина. Крик. А потом Венеция, такая же, как Англия, абсолютно. Мрачная, туманная, дикая но… другая. И опять эта бездонная вода, тёмная, спокойная, отражающая обшарпанные, но притягательно-прекрасные старинные венецианские здания Отражение реальности в тёмной, едва колышущейся речной глади настолько правдивое, что порой теряешься, где здесь правда, а где вымысел. Этот фильм отличнейшее перевоплощение рассказа Дафны Дюморье, это не просто экранизация, а восставшие образы, до того настоящие, до того запутывающие и заставляющие поверить. При всей своей любви к Дафне я отдаю свой голос в пользу фильма, чёткому, яркому, как будто исправленному варианту первоисточника. Ни в коем случае не переиначенному, просто более совершенному, оставляющему в смятении, погружающему в дежавю. Это не фильм ужасов, нет, и даже не мистическая драма, это тонкое психологическое кино, выставляющее на показ тайные стороны человеческой души, пускай даже умершей. Несмотря на всю недоверчивость и бесконечные метания главного героя чувствуешь себя очень близким к нему по духу, разделяешь его чувства и в конце концов веришь. Неимоверно захватывающая и завораживающая атмосфера не отпускает зрителя до последнего кадры, а от некоторых моментов кровь стынет в жилах, хотя казалось бы, что в них такого особенного? Это чувство будет преследовать вас и после просмотра, возможно недолго, но вы нет, нет, да вспомните детский красный плащик мёртвой маленькой девочки, рисуя в воображении туманный пруд, болото, старую разрушенную церковь, с которой всё началось и кровавое переливающееся пятно на фото слайде.

У меня не сложилось столь восторженного мнения о фильме, как его расписывают на различных кинофорумах и тематических сайтах, напротив - я ждал когда же наконец покажут ТУ финальную сцену (и когда же, наконец, закончится фильм), которая, цитирую '...стоит всего фильма'. Надо признать - финал добавляет очков, однако не является настолько сильным, как например в 'Таинственном лесу' и проч. Хороша и постельная сцена, однако ждал я большего (в смысле от фильма целиком). Типичное (отнюдь не выдающееся) кино в стиле Хичкока. Кино является 'атмосферным' во всех своих аспектах, как положено нагнетается напряжение (где-то перекликается с 'Оменом', хотя до него, как до Китая пешком) , но... как-то не сопереживаешь героям. Берет за живое только сцена в церкви (медленно летящая доска ужасает). А все эти 'намекающие-на-то-что-будет-дальше' кадры скорей раздражают, чем зачаровывают. Выводы: посмотреть стоит, но не ждите слишком многого, даже делая скидку на почтенный возраст фильма.

Фильм Николаса Роуга 'А теперь не смотри' вышел в прокат в 1973 году. Жанр этого фильма определён как ужасы, триллер, детектив. Что ж, детективом тут и не пахнет, потому как детектив подозревает наличие вполне конкретного преступления, вполне конкретного трупа и вполне конкретного убийцы в конце, причём всё сдобрено логикой какого-нибудь блистательного детектива. Триллер... да, пожалуй, в этом фильме есть кое-что от триллера, во всяком случае, он держит в напряжении и под конец развивается вполне стремительно. Ужасы... думаю, 'А теперь не смотри' вполне можно назвать фильмом ужасов, но не таким, как нескончаемые штампованные повествования о зомби или расчленёнка в стиле 'Пункта назначения 1, 2, 3... n'. Этот фильм пугает уже после финала, когда всё посмотрел и всё узнал. Там нет страшных картинок (хотя человек с перерезанным горлом дёргается натурально, да...) или страшных откровений, просто фильм мрачный, можно сказать, готичный, а фоном для событий служат виды Венеции. Не классический романтический рай на воде, а хмурое, сырое, полуразрушенное место, в котором легко можно затеряться или услышать женские предсмертные вопли из соседнего квартала. Пожалуй, не самое лучшее место, чтоб отдохнуть после такой душевной травмы, котороую пережили главные герои. Они потеряли дочь. Она утонула возле их дома. И самое странное, что это не стало причиной разлада между супругами или взаимных обвинений (что отличается от стандартных сюжетов). Они переезжают в Венецию, и пока Дональд Сазерленд реставрирует собор, милашка Джули Кристи занимается тем, что проводит время в комании двух сомнительных старух, одна из которых не только слепа, но и является медиумом, передающим бедной женщине слова от её умершей дочери. Опять же, что странно: в отличии от большинства фильмов с подобными событиями, здесь героиня только чувствуют облегчение и счастье от контакта с дочерью и совершенно не собирается нападь на старушек с обвинениями в издевательстве и вымогательстве. Муж тоже сперва несильно озаботился новым увлечением жены, но потом начинает искренне волноваться за её душевное здоровье. Роуг сказал, что вставил в фильм эротическую сцену, чтобы зрителю не казалось, что супруги только то и делают, что ссорятся, но, честно говоря, я и без того удивилась, насколько гармоничные и миролюбивые у них взаимоотношения в такой то ситуации. А вот эротичная сцена, на мой взгляд, была абсолютно никакой. Не сказать, что не к месту, но без неё вполне можно было и обойтись. Если я продолжу писать дальше в том же духе, то рискую пересказать фильм, чего делать ни в коем случае нельзя. Просто скажу, что к финалу всё разворачивается быстрее, а финал интересен, но и не супер оригинален или запутан. И я не могу отделаться от ощущения, что мерзкие старушки всё-таки в чём-то замешаны - наверное, посмотрела слишком много фильмов со старухами из Ада, вот теперь и не могу успокоиться. В фильме сквозит типичный стиль Роуга: хотя бы то, например, как льётся вино со стола, когда Лорен падает в обморок в ресторане. Понравился откровенно неестественный вид крови, как на слайде, так и из перерезанного горла. Что касается актёрской игры, не могу ничего заметить, всё смотрелось естественно и к месту, Дональд Сазерленд, как было замечено, отлично сыграл отца, на руках у которого умерла собственная дочь, - его вопль и катание по земле с задранными ногами... в описании звучит смешно, но на деле, смотрелось воистину драматично. По поводу этого фильма в целом, могу сказать: не думаю, что он содержит какую-то глубинную идею или призван читать мораль всему человечеству, но в нём интересный сюжет, интересная развязка а так же превосходно изображённая атмосфера уныния, грязного города и опасности, что ли, а красивые виды Венеции сопровождаются не менее красивой музыкой, так что особо привередливые могут получить хотя бы эстетическое наслаждение. Мне фильм скорее понравился, чем нет, потому что мне близка, если можно так выразиться, 'готичная грусть'. Тут не совсем грусть, не слишком уж готическая, но что-то очень близкое.

Не зря фильм 'А теперь не смотри' назван преемником традиций Хичкока. Напряжение, переданное в каждом кадре, ожидание некой развязки, которая вот-вот должна произойти, так называемй саспенс присутствует на протяжении всего фильма. Сюжет замешан на семейной трагедии: молодые супруги нелепо теряют свою дочь. Ребёнок умирает, и при этом отец, сыгранный великолепным Дональдом Сазерлендом, видит некие видения-знаки, которые гонят его к месту трагедии, но, увы, слишком поздно. Знаки, увиденные героем, показаны очень интригующе и в художественном плане, красиво. Красота картинки в кадре (как интерьерная, так и цветовая) будет сохранена до самого финала. Далее супруги уезжают в Венецию, дабы перемена места помогла им пережить невыносимую боль утраты. С первых же кадров в Венеции зрителя не покидает ощущение 'фоловера' - то ли подглядывающего, то ли прослеживающего. В этом, пожалуй, сильнейший эффект фильма. Кто ждёт ужаса и страха, не в полной мере утолит свою жажду. Так как вся соль фильма - не в самом действии, а в ожидании действия; не в испуге, а в слежении и сопереживании. Хотя и действия на долю героев хватает. Предсказания слепой ясновидящей, вселившей то ли надежду, то ли опасение, мучительные воспоминания, непрекращающиеся знаки-видения, преследующие героев, и, наконец, сама Венеция - мрачная, холодная, уходящая в небытие. Финал картины трагичен, и в этом ещё один 'фокус' фильма. Преследуя героев на протяжении всего действия, испытывая вместе с ними тревогу, напряжение, подозрения, переживания, при этом, как ни странно, меньше всего ожидаешь именно такого финала. Потому и финал картины могу занести в актив. Тем более снят он очень динамично, драматично и красиво. Отдельно стоит отметить игру заглавных героев - Джули Кристи и Дональда Сезерленда. Они играют так, словно смотришь некое реалити-шоу - естественно, убедительно и очень проникновенно. Главный герой - не лишённый цинизма супруг, преисполненный нежности и заботы по отношению к своей жене. Героиня Джули Кристи очаровательна и как-то особенно и щемяще нежна и ранима. Обыкновенная женщина, но, стоит воспоминаниям и реалиям прошлого вторгнуться в повествование, как она превращается в потенциальную жертву, уязвимую и трогательную (обнажёная интимная сцена, на мой взгляд, некая метафора оголённой эмоции, великолепно воплощённой Джули Кристи) За присутствие некоторых сцен, возможно, излишне затянутых, а так же за излишнюю метафоричность (на мой взгляд) ставлю 9 из 10

Вот большинству понравилось, а я нахожу в фильме множество недостатков. И отнюдь не потому, что картине больше тридцати лет. Просто постановка, а точнее то, как прописана сюжетная линия, показались мне слишком мудренными и странными. Что-то из раздела - вроде бы все понятно, но ничего не понятно. Дафне ДюМорье, достаточно интересной писательнице вообще стабильно не везет на экранизации. Из всего, что я пересмотрела, мне понравились только две телевизионные версии ее романов: 'Берег головорезов' и 'Трактир Ямайка' 1983 года. А все остальное, включая знаменитых хичкоковских 'Птиц' казалось лишь жалкими потугами нагнать на людей страху. Если быть предельно честной, то Николас Роуг - режиссер данного фильма очень плохой визуалист. Он вставляет везде и всюду якобы говорящие и эмоциональные кадры, которые ни о чем не говорят, и из эмоций вызывают разве что естественное отторжение. Особо хотелось бы отметить постельную сцену. Она получилась ужасно затянутой и очень натуралистически-некрасивой. Единственное, что порадовало, так это, наверное, музыка, которая очень удачно ложится на планы Венеции. А во всех прочих деталях фильму крайне рекомендована доработка, доработка и еще раз доработка. Тут вроде как ремейк намечается, может быть, он выйдет пологичнее. 4 из 10

Странная мистическая хоррор-драма Николаса Роуга с Дональдом Сазерлендом в главной роли. Наверное, одна из знаковых картин начала 70-х, когда была большая популярность мистической тематики, благодаря Ребёнку Розмари Поланского. Сейчас считается классикой этого жанра. Кино довольно затянутое, не стройное и сумбурное. Но атмосфера цепляет загадочностью и мрачностью. Актёры играют хорошо. Сюжет не банальный и способный удивить. Но сам финал не однозначный из-за своей странности и мне показался каким-то нелепым. Возможно это было в духе времени, но сейчас такое смотрится скорее смешно. Фильм - экранизация одной из самых поздних новелл Дафны Дюморье, изданной в 1971 году. Писательнице кино понравилось. Сюжет. У британской семьи утопает дочь. Оба родителя сильно переживают утрату. Через какое-то время они отправляются в Венецию, где мужик работает над реставрацией церкви. Сам он типа архитектор или искусствовед. Работой, а иногда бухлом он глушит печаль. К тому же ещё и сама Венеция погружена в пасмурное и сырое погодное состояние. Будто в Англии погода лучше. Жена не работает, поэтому переживает сильнее. В итоге, её цепляют пара подозрительных женщин, одна из которых слепая медиум. Женщины втирают несчастной матери, что есть ментальная связь с дочкой и у жены от этого, похоже малость едет кукуха. Мужу это всё не нравится, но он особо не препятствует, потому что жалеет и понимает. А ещё, параллельно, в окрестность постоянно кого-то убивают. Это тоже вносит мрачную нотку в и без того уже меланхоличную атмосферу. В фильме есть странная долгая пастельная сцена, из-за которой в 70-х кино получило скандальную огласку. Чисто технически картина интересная, но финал мне не понравился. Из-за этого кино особо не рекомендую. Хотя, любителям мистики 60-70 посмотреть стоит.