Странный, взлохмаченный Пьер, вылезший из корабля в генуэзский порт, как чертик из табакерки, бегает взад-вперед и смущает всех своими затеями. У него есть деньги, темное прошлое и принципы. Нет одного - женщины. Случайная встреча и стремительно выданные авансы приведут все к стремительному роману, новым ожиданиям и неожиданной встрече с прошлым. Пожалуй, именно тут, впервые мы видим того стильного Рене Клемана, который впоследствии будет не раз создавать смотрибельные шедевры (благо, все возможные фестивальные награды он уже наполучал в самом начале карьеры). А тут, он не постесняется войти на территорию итальянского неореализма (все же, формально действие проходит в Генуе) и создаст замечательную визуальную феерию. Жан Габен своим участием добавит драйва. Как сейчас помню этот странный и такой ожидаемый финал - утренние узкие улочки Генуи, лестница, несколько поджидающих, возвращающаяся парочка, уснувший ребенок. Этот фильм вовсе не гениален и местами здорово перекликается с 'Набережной туманов'. Но есть в нем что-то реалистичное, что цепляет и заставляет с душой относиться к просмотру. Именно после 'Малапаги' Клеман стал снимать кино трогательное, проникновенное и интересное. 7 из 10
«У стен Малапаги» - третья картина Клемана, снятая им в сотрудничестве с итальянскими кинематографистами в Генуе. Из актерской труппы лишь Ж. Габен напоминает о том, что фильм – французский. Клеман же добавляет в него непередаваемое чувство меры в описании итальянской жизни, ее колорита, увиденного глазами иностранца, ему блестяще удается избежать издержек аффектированной актерской игры, чрезмерной эмоциональности. В ленте нет ни громогласных диалогов, ни выяснений семейных отношений, так знакомых нам по среднестатистическому итальянскому кино, вместо них – тонкий юмор, счастливо избегающий опасностей фарса, прекрасные натурные съемки, сообщающие повествованию импровизационный характер, который невозможно сымитировать специально. Над фильмом работал Ч. Дзаваттини, один из лучших сценаристов неореализма, он придает истории путешествия французского заключенного по Италии естественность и легкий лиризм. Монтаж несет чисто информативную функцию, но использован таким образом, что планы сменяют друг друга без труда, без драматизма, но тем не менее органично, благодаря чему ритм уподобляется неторопливой прогулке по городу. Картина смотрится легко, без затруднений, не создавая излишнего напряжения, но и не заставляя зрителя скучать. Клеман осуществляет плодотворный синтез неореализма с его яркой фактурой жизни городских низов и «поэтического реализма» М. Карне с его атмосферой неотвратимого рока. Ее носителем выступает Габен, играющий в рамках выработанного им годами амплуа аутсайдера и маргинала: эмоционально скупо, мимически и пластически сдержано. Эта манера игры вступает в контраст с экспрессивным исполнением И. Миранды, сохраняющей, правда, необходимую меру, незнакомую большинству итальянских актеров тех лет. Спустя первые полчаса натроение картины ощутимо мрачнеет, становясь мужественно-стоическим, однако далеким от безысходности, в равной мере чуждой и режиссеру, и сценаристу. Диалоги Дзаваттини прозрачны в своей простоте и вместе с тем глубоки, лишены декларативного пафоса, но наполнены жизненным опытом автора. Клеману удается создать многогранное повествование, богатое эмоциональными оттенками от легкого юмора до экзистенциальной печали. Реальные интерьеры и жизнь улиц сообщают истории органику и витальность, которых, к сожалению, лишены многие фильмы «поэтического реализма», а тонкая стилизация диалогов под философскую манеру Ж. Превера придает неореалистической фактуре онтологическую глубину. Восприняв лучшее от двух кинематографических направлений, Клеман создал концептуально целостное произведение, обозначившее еще один этап в совершенствовании его мастерства. «У стен Малапаги» обладает всеми художественными достоинствами французского и итальянского кино 40-х, избегая как чрезмерной сентиментальности Де Сики, так и абстрактного аллегоризма Карне, что делает эту ленту в своем роде уникальной для того времени.