отзывы и рeцензии

Фауст : отзывы и рeцензии

«Фауст» Александра Сокурова должен был быть снят. Он был нужен. Кто-то должен раз за разом заново выставлять перед человеком факт отвратительности зла — безобразие Дьявола — Нечистого. Человечество всегда утешает себя сказками о прекрасном мире — настолько прекрасном, что и зло в нем привлекательно, что Сатана и после падения — красив, бесы — не хуже любых других созданий; что, теряя себя в похоти — человек изящен, уходя и возвращаясь с войн — солдаты бравы, упиваясь на пирушках — студенты милы и забавны. Именно так — в больших и малых грехах мы представляем себя пусть нехорошими, но уж точно такими, на которых можно смотреть без отвращения. Сколь много других привлекающих взгляд картинок нарисовал себе человек, представляя Дьявола, бесов, злодеев, падших экс-добродетельных граждан; сколь неординарны и масштабны их плохие деяния, как особенно зло. Только нет, не было и не будет ничего этого на самом деле — а будет мерзость. Если не на первом, то на втором шаге. Будет и была картинка «Фауста» Сокурова. … «Он был дьявольски красив», «она была дьявольски обольстительна» — расхожие штампы, в своей затертости выкинутые из оборота приличного общества еще сотню лет назад, но замененные на множество других подобных, также как написано/снято несчетное множество книг/фильмов, где в красоту прячется оправдание падения героя. Но никакой красоты, что обручает человека со злом нет. А есть изначальная пустота в его душе и желание конечного существа заполучить в себя всё больше и больше, что заливает его глаза отравой неконтролируемой похоти. И тогда похоть начинает смотреть на мир вместо человека и видеть только желанное, и не замечать ничего из того, что есть, ничего из мешающего… и вот она — «цель»; вот то, ради чего — можно «пойти на всё», «отдать всё»; вот оно — «прекрасное» во плоти. «Похоть» — слово, что почти ушло из оборота людей, осталось только в старых книгах. Если и вспоминают его, то как приправу к описанию сексуального влечения. Но похоть может цеплять человека ко всему: к еде, к социальному статусу, к власти… Когда похоть — взгляд человека искажается — он исходит «слюной», его существо толкает только к одному, он видит то, чего нет — в половых органах, в подвергнутых обработке продуктах питания, в дежурных фразах приветствия, в подневольном исполнении бессмысленных приказов — он видит свой рай земной: прекрасное-завораживающе-обещающее-счастье — он видит выход из своего сейчас так невыносимого состояния — он видит исполнение предназначения — он видит «Смысл». Он очень хочет думать, что это «смысл» — ведь в этот момент его жизнь в бессмысленности им забылась. Почти забылась — где-то там в глубине он конечно на миг припомнит, что всё это чушь, что никакой это не Смысл, а так — утешение, заслонка от пустоты, но его тянет и он рад, что тянет — рад, что не он уже решает, а похоть — что он может избавиться от себя, может согласиться на то, чтобы стать тем, кого ведут, пусть даже жертвой — лишь бы снять с себя бремя своего существования — бремя свободы, бремя долга — неизвестно для него какого и неизвестно для него перед кем… А когда он остывает в, всегда так неуловимо кратком, «удовлетворении» похоти; когда мы со стороны взглянем на всё это — как же мелко-банально-пошло — то, к чему так он рвался; то, ради чего он забыл-предал себя. Как нестерпимо отвратительно, если в похоти он убивал не только себя, но и близких-других… Толпы похотливых особей. Потерявших себя. Кружащих в бессмысленных водоворотах себе подобных. Толкающихся в ненужных никому проходах из ничего в никуда. Дышащих-в-затылок-друг-другу-в-очереди-за-ничем. Разжигающих похоть друг друга соучастием в тошных им самих делах. Толпы всегда голодных людей. Лишь по виду приличных. Привычно одетых в так хорошо маскирующее их безобразие одежды. Человечество научилось всегда маскироваться и делать минимально-полезное чтобы воспроизводить себя. Даже когда времена торжества зла длятся год за годом, когда столетия лишь горстки людей помнят о Добре и Правде. Горстки людей и дети. Юные души — те, что так притягательны в своей истинной красоте. А потому зло как можно быстрее пытается взять их в оборот — в безумной попытке получить их силу, заполнить свою пустоту, убрать их с глаз. Потому как зло — оно не метафизичное нечто, оно всего-лишь-люди, всего лишь конечные существа, которые тянут в себя, которым так тошно от своей ущербности, которым так тошно, что есть кто-то, кто щедр, кто дарит себя и в этом дарении счастлив. … Дьявол-Сатана-Мефистофель… черти и бесы — имена для тех, кого нет. Приделанные человеческие головы к ущербности человеческого существования, в мире, который человек пытается построить только из себя — из своей ограниченности, из своих уже испорченных внутренностей — из своей похоти-злобы-лени… Мусор, который человек делает и несет в залог «дьяволу», принимается им с радостью. Потому как что может быть лучше, чем многажды полученная выгода из одного и того же — человек потратил свою жизнь на мусор и в замен тоже хочет получить мусор, чтобы потом опять стараться и делать мусор, пытаясь вернуть назад потерянное. Богатства «дьявола» — обрывки-осколки-остатки-части — порванное-сломанное-исковерканное-искал- еченное-испачканное-протухшее-воняющее — всё, в чем уже нет целостности, гармонии, красоты, закона, смысла, слова — Логоса. Богатства «дьявола» — это и есть тело его, всегда всё выворачивающее наизнанку, всегда бесплодное — но что наращивается год от года, что наращивают люди, отдавая ему себя. «Дьявол» всегда посюсторонен, он всегда в мире, он всегда немощен — и только человек, влекомый легкостью лжи делает его для себя всемогущим, ставит его над собой, боясь, что без этого он не получит того, что хочет здесь и сейчас -ведь человек в глубине души всегда знает, что хотеть «здесь и сейчас» — всегда ущербно, всегда обречено. P.S. Разгадка древнего вопроса: «как можно верить в Дьявола и не верить в Бога?» — очень проста. «Дьявол» тварен как и мир наш — они оба конечны и ограничены. «Дьявол» очень легко встраивается в любые посюсторонние «объяснения»-«желания»-«страхи». Он очень легко встраивается в наш мир. Человеку, чтобы посадить его князем в своей душе не нужно ничего Сверх — нужно всего лишь размножить то, что есть — зациклить или продлить в линейную «бесконечность» возрастающую похоть — бежать «за» или «от» уже пережитого. «Дьявол» — претензия конечного вобрать в себя всё другое конечное; утвердить-сохранить себя и только себя за счет всего и всех других, что тождественно разрушению и всего во-вне и неизбывному страдание неудовлетворенности внутри.

Наконец-то Сокуров закончил свою крайне нравоучительную, но невыносимую для просмотра тетралогию. Его фильмы, кроме Русского ковчега, я не перевариваю органически. Особенно эти безвкусные съемки широкоугольной оптикой, зачем-то искажающие изображение, которое всегда серо-зелено-мутное. Видимо Сокурову импонирует быть эдаким пророком и свои фильмы он как бэ показывает пастве СКВОЗЬ ТУСКЛОЕ СТЕКЛО, намекая на их близость Божественному. Фауст более 15 минут смотреть невозможно, расчлененка и грязь, льются потоком, не являясь чем-то художественно оправданным, в отличии от того же ТБГ Германа. Почему-то Сокурову кажется, что в средние века или какие там у него, это не особо понятно, люди все делали грязными руками, расчленяли трупы тут же лезли в тарелку и обратно кому-то между ног. Не обходится и без гомосексуальных намеков, отец Фауста сладострастно лапает всех особей мужского пола вокруг, включая сына, обучая его таким образом скромной жизни. Дальше смотреть не стал и никому не советую. 2 из 10

Назвать «Фауста» неудавшейся картиной не поворачивается язык: все в ней на первый взгляд кажется гениальным, именно поэтому его обязательно надо смотреть повторно, чтобы за завесой своих восторгов разглядеть симметричную художественную концепцию, ленту блистающую ледяной красотой, где все взвешено и просчитано, но сделано без души. Ни в коей мере не посягая на художественные достоинства «Фауста», среди которых: тщательная, почти германовская реконструкция эпохи, в которой лишь угадывается 19-й век, но больше походит на обобщенный портрет Просвещения; феноменальная пластическая и интонационная виртуозность Адасинского, визуальная и акустическая изощренность (в частности использование деформирующих изображение линз) и многое другое. В то же время эта тщательность мозговой режиссуры в работе со сложным, эллиптичным сценарным материалом Арабова, с которым, как показали фильмы Серебренникова и обоих Прошкиных, адекватно обращаться может лишь Сокуров, выглядит кропотливым трудом отличника без малейших чувств и страсти. Да, это говорит горячий поклонник этой картины, когда-то оценившей ее высшим баллом, теперь же, повторно посмотрев ее, увидел гораздо больше аналогий с последним фильмом Германа-старшего, который очень не люблю, чем с такими шедеврами самого Сокурова, как «Молох». «Фауст», как и германовский «Трудно быть Богом», слишком много ставит на проработку массовки и антуража, чтобы при этом не забыть обо всем остальном. Однако, фильм Сокурова благодаря арабовским диалогам все же не столь содержательно пуст как формально пышный «Трудно быть Богом»: большую часть картины (до появления Маргариты, когда в ткань ленты вторгается пиктографический момент) все держится на словесной и поведенческой дуэли двух заглавных исполнителей, в которой, бесспорно солирует Адасинский. При всей психологической дотошности Цайлера в создании портрета доктора Фауста, играть ему нечего, его персонаж лишь оттеняет Мефистофеля. Собственно, арабовско-сокуровская проработка образа дьявола, лишение его романтического очарования, вся гротескно-пародийная нелепость этого образа карикатурного зла — главный козырь и новаторство данного фильма. Что же касается самого подхода вольной интерпретации, перепахивание гетевского текста вдоль и поперек, следование, что говорится «духу, а не букве», замалчивание познавательных амбиций Фауста и перемещение внимания зрителя на любовную линию доктора и Маргариты — все это весьма дискуссионно и может быть понято с разных позиций в зависимости оттого, поклонник вы фильма Сокурова или его противник. При всей амбициозности проекта Сокурова все же перед нами — не «Трудно быть Богом» Германа- отца и тем более не «Грех» Кончаловского, это все же авторское кино. Показать триумф человеческого духа над инфернальной силой самой косной материи, изобразить эту сомнительную победу без участия в ней Бога (именно так следует понимать финал) и было задачей Сокурова-атеиста, снимающего по сценарию верующего. Плодотворность многолетнего диалога Сокурова и Арабова в «Фаусте», как не странно дает сбой: пути этих художников к тому времени уже разошлись из-за концептуальных споров, но вновь сходятся. Как оказалось, ненадолго. Грядущий фильм с непроизносимым заглавием, снимаемый в Албании, сулит их новую встречу, но вряд ли она будет удачной (как указывает Кинопоиск режиссерами будут уже они оба). В любом случае, «Фауст» — веха в истории нашего кино, хоть и снимался он полностью в Германии, с немецкими актерами и на немецком языке, то есть при всем глобализме этого проекта, это именно русский, богоискательский взгляд на проблему сделки с нечистым. И хотя даже любовь в нем подвергается анатомической вивисекции, аналитическая бесстрастность «Фауста» отнюдь не затмевает его визуальной культуры (какие в нем крупные планы лица Маргариты — настоящие живописные полотна!). Потому, даже если вы въедливый зритель, любящий покопаться в недостатках кино, которое вас не цепляет, все же художественную и концептуальную ценность «Фауста» Сокурова (а также новаторство в плане интерпретации образа лукавого) нельзя игнорировать, тем более, чтобы заметить его просчеты, одного просмотра недостаточно, а это говорит если и не о шедевральности, то уж о талантливой режиссуре «без швов» это точно.

Ещё одно уравнение (или даже тождество) постижения и непознания мира. Как одна из формул, мира что лежит во зле, в своей попытке разъяснить некоторую суть вещей. И первая мысль, после увиденного, что подобное изложение есть нечто иное, как часть от части того, которое нужно повторить сегодня. Сегодняшний Фауст, или Фауст понятный современникам… — эта мысль, она как бы напрашивается. Особенно когда им, «плохим наездником (но хорошим человеком») преступаются всяческие запреты (ведь нет «прекраснее мысли лежать меж девичьих ног»), и всё делается так, как это можно думать только теперь, вплетая своё личное /Сокуровым/ предчувствие в зрелище и дебри стародавней притчи, апофеозом живого стремления вверх (ведь «любит брать преграды») через грязь, тернии, курум; презрев всё, кроме духа и природы, по леднику, в не самую хорошую погоду, но туда, дальше — в самые вершины, «внимать лавинам и обвалам….» Но спустя какое-то время, и кое-что перечитав, по атмосфере — это… скорее пред-романтическая средневековая пьеса, та что мог видеть сам Гёте при жизни (будучи ещё молодым): на улице, винном погребе, на подмостках ярмарочного театра. Обрывочно, эпизодически, с какими-то диалогами, так чтобы начать обдумывать и накапливать уже свою историю доктора Фауста. И всё это естественно и старательно, тоже как попытку квинтэсенции (в тетралогии), видишь в некиих других предложенных событиях о загадочном ростовщике Маврикии, надуманной сцены прекрасного падения Маргариты в воды, и деятельным гением бытия, в вечном поиске идеала деятельной добродетели, в лице Генриха. И всё это, как тяжжёлые доспехи: как мрачно плохо, так и привлекает — удивительной силой философии. «За мной, один лишь шаг, и ты свободен…» В воображении всегда меньше тщеславия, чем в воспоминаниях, и всегда есть интерес: как человек устремляемый, но ограниченный чем-либо, приодолевает, пренебрегает, переосмысливает разного рода ценности, какие намерения принимает его суть, в какие направления уводит его предопределение, или же разум. И здесь напрочь упущена всякая лирика, искажённое представление ситуации всегда исходит из незнакомой, если не чужой, болезненной темно-рабочей канвы, когда не только «одно неведомое нужно», но и чуждо. Таким вот сложным и трезвым в восприятии предстало быть это кино-полотно. И «проклинаю ложь без меры, кляну терпение глупца.. а сатана у самых круч, ко многим тайнам держит ключ».

Посмотрела «Фауста» Сокурова и вспомнила почти сразу строчки из «Холмов» Бродского: «Смерть — это наши силы, это наш труд и пот. Смерть — это наши жилы, наша душа и плоть». Весь этот фильм как одни большие похороны. Не только души и плоти. Стремлений, упований, чистоты, любви, красоты, добра, морали, времени, прекрасного мгновенья, Бога, Дьявола (ему досталась, если помните, могилка из камней). Фокус в том, что Сокуров вовсе не могильщик. Как не был могильщиком Гоголь, когда писал первый том «Мертвых душ», поэмы, строго говоря, тоже похоронной по тональности и сути. Могильщики света — их антигерои, путешествующие на стороне тьмы и даже по ту ее сторону. Да, как ни странно это писать, зная, что сценарий фильма — по мотивам позитивнейшей книжки Гете, Фауст Сокурова — стопроцентный антигерой. Ничего общего с гетевским «угрюмством» того, кто весь «дитя добра и света», кто «весь свободы торжество», кто жаждет «всё сущее — увековечить, безличное — вочеловечить, несбывшееся — воплотить», в нем нет. Т. е. есть распаленное холодом любопытство к добру и свету, есть непомерная жажда свободы от всего, в том числе и от них, есть охота влиять на «всё сущее», но собственно добра, света, окрыляющей свободы и живого Сущего в нем не сыщешь. И гетевский рай в сценарии Арабова ему не достается, и булгаковский покой, убаюкивающий застойной атмосферой Лимба, тоже. У него свое посмертье — стерильный холодильник снежной пустыни, которая бесконечна так же, как его жажда идти на вершину себя, растить свое СверхъЯ до безграничья и беспределья абсолюта. Каким в финале оставляет Фауста Сокуров? Одиноко идущим. От себя — к себе — с собой. Где оставляет Фауста Сокуров? Не рай, не ад, не чистилище (да и что чистить? герой к тому моменту практически признался в своем бездушии сатане). Limbus… В переводе с латыни это «край», «рубеж». Их вечное переступание, как вечное смотрение-путь в бездну, досталось тому, кто не хотел ничего, кроме совершенного себя, вычищенного от всего человеческого, слишком человеческого. Не рай, не ад. Не чистилище. Не территория Бога, не пространство сатанинского зла. Не место гибели, не место спасения, не место воздаяния или награды… Территория, которая создана им самим и им же самим ограничена. Он сам, его громадное одиночество и безысходная (безвыходная) свобода, — единственные рамки и границы этого пустого студеного мира. Сокуров, думаю, не раз содрогнулся, пока делал это кино. Он пугает. Пугает нарочно. Пугает страшно и безобразно тем, что так красиво и ослепительно пело и звало в головах великих мира сего. Я — солнце. Я — истина. Я — сверхчеловек. Я — все. Я — воля. Я — слава. Я — Бог. Я — убийца Бога. Песенки эти спели и Ленин, и Сталин, и Гитлер, и Хирохито. И их преддверие и предтеча — Генрих Фауст — тоже. Генрих (не Иоганн, как в мистической легенде средневековья, давшей Фаусту вечную жизнь культурного мифа). Генрих в переводе с древнегерманского — «могущественный», читай: обладающий большой силой и властью, власть имущий. Каждый его поступок и шаг — предчувствие (вернее, послевкусие) сверхчеловека Ницше, иллюстрация к основам, по которым жили те, для кого «Бог умер — человек свободен». Ницше писал: «Земля… имеет оболочку; и эта оболочка поражена болезнями. Одна из этих болезней называется, например: «человек»». Доктор Фауст самолично, добровольно и осознанно сам себя от этой болезни вылечил. Или вычистил. После ниспровержения непорочности Маргариты, после забрасывания каменьями Сатаны места для человека в нем точно не осталось. Ницше: «Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?». Превзошедший человека в себе Генрих превзошел, покинул, вернее, убил и Любовь, и Бога, и Дьявола. И получил Пустоту. И сравнялся с нею… Фауст, Ленин, Сталин, Гитлер, Хирохито Сокурова — ницшеанские потомки. Их антистигматы и метастазы — господство над миром, волюнтаризм, право на личную мораль (отстаиваемое, в том числе, насилием и преступлением), произвол и свобода. А на поверку: опустошение, бессилие, несвобода, тирания, страх, разочарование, неверие, невозможность любить, болезнь самости. «Ты называешь себя свободным. Свободным от чего, или свободным для чего?». Это вопрос Фридриха Ницше, проверяющий силу воли. Но есть ведь и сила смерти, — горько улыбается Сокуров… И затопляет ею километры своего фильма. Начиная вскрытием трупа, он заканчивает кино вскрытием свободы, разрезом как бы бессмертия сверхчеловека. Оказывается, там — в их нутре — страшнее смерти, страшнее клаустрофобической свидригайловской баньки с пауками. Там тупик тупиков — путь в никуда. P.S. Сокурову, как кажется, более интересно не инфернальное зло, но человеческое. Однако стоит все же немного сказать о Ростовщике, берущем в заклад души, — Маркусе — Маврикии — Мефисто. Сокуров сделал его и мудрецом, уставшим от знания Истины и ненависти к ней, и выпячивающим срамной низ скоморохом, который словно отражает (как кривое и самое правдивое зеркало) смешную жуть человеческого существования, лишенного Бога, добра и смысла, и единственным адвокатом Бога в мире, где никто не носит его в душе («Настало время, когда дьявол должен быть адвокатом Бога», Ницше), и обманутым Чичиковым, покупателем души, которой будто б и нет, и пустотой, искушающей Пустотой. Всё. Сокуров завершил тетралогию о зле, власти, окончательно разоблачив и то, и другое, показав их «обман и иллюзию», их «пустоту и небытие, тщету и ничтожество». «Дьявол — бездарен, пуст, скучен. Зло есть небытие», — писал Н. Бердяев. Кажется, власть — тоже.

Перво-наперво хочется сказать: для меня это кино явилось совершенно отдельным произведением. Вне контекста цикла фильмов Сокурова (хотя во всех четырех фильмах, если я правильно поняла авторскую задумку, он препарирует природу искушения властью и борьбы доброго и злого начал в человеке) и почти вне гётевского первоисточника. Кино, снятое на стыке классических европейских традиций и старого советского кинематографа. Мне в этом видится отблеск швейцеровских «Маленьких трагедий» в обрамлении музыки Альфреда Шнитке, фильмов Алексея Германа и каких-то гоголевско-гофмановских ужастиков. Сюжет, краски, операторская работа, подбор актеров… Дюрер, Босх и Гойя в одном флаконе. Многих покоробит натурализм, но мне кажется, в большинстве своем, он оправдан по сюжету и создает некое душное, смердящее, гаденькое и убогое атмосферное пространство, нагнетает фон. Мне мешает до конца воспринять это кино другое — а именно главный герой в исполнении Цейлера. Какой-то он получился невнятный и рыхлый, забитый попрошайка. Меня не удивляет, что он душу дьяволу продал, но удивляет почему: лично мне как-то странен проблеск похоти в сем старообразном ученом муже. Да, человек науки не брезглив, циничен и рационален. Но при всем этом он как-то страшно и оглушительно несчастлив. А как говорит другой герой картины Ростовщик — воплощение той силы, что «вечно хочет зла и вечно совершает благо»: « Несчастливые люди — опасны». Исключительно эта потеря стержня меня с этим персонажем примиряет. Наверное, это все-таки типичный пордукт эпохи немецкого романтизма. Все приятное в этой жизни либо аморально, либо противозаконно, либо приводит к ожирению. Это так. Но само воплощение зла здесь предстает каким-то внешне не опасным, жалким и усталым. Смотрите. Там нет ни одного лишнего слова, ни одного лишнего персонажа, хотя не все очевидно и лежит на поверхности. В силу советского образования, имею потребность все для себя как-то объяснить, свести концы с концами, докопаться до сути. Надо заметить, что копания — многовариантны и значительно глубже чем на штык саперной лопатки. В этой философской притче много противоречий, много неоднозначных прочтений, но я отношу это на счет авторского видения, которое уважаю. PS: Изольда Дихаук — очень и очень!

«В начале было..» Великое произведение Иоганна Вольфганга фон Гете «Фауст», созданное для всех времен и народов, отвечающее на множество важнейших человеческих вопросов о душе, жизни, смерти, любви, власти, — перечислению нет конца. И последовали в мир множество воплощений этого гения классической литературы от оперы до кинематографа, и каждый старался написать и показать своего Фауста и своего Черта, ибо тем и вечна его история, что продолжается в человеке по сей день. Так в 2011 году в мир вышел фильм русского режиссера Александра Сокурова «Фауст», но сама картина была снята на языке одноименного произведения, что вызывает большее доверие зрителя. Производством занималась российская кинокомпания, основанная кинокомпозитором и продюсером Андреем Сигле — Proline Film. Естественно все, кто снимают подобные картины по мотивам великих произведений предрекают свои творения на обильную критику как профессионалов в области киноискусства, так и масс. Но можно сказать, что критики положительно оценили «Фауста» Сокурова — он получил высшую награду на 68-ом Венецианском кинофестивале — «Золотого льва» и 4 премии «Ника» в 2013 году. Остается лишь мнение зрителей, а я постараюсь дать объективную оценку данной картине. Какой же он получился, «Фауст» Сокурова? Это не русский фильм, он международный, не только от того, что над фильмом работало огромное множество мастеров из разных стран, но и от того, что сама история точно показывает зрителю человека вне времени и какой-либо нации. Хочется отдельно отметить работу сценариста Юрия Арабова. Это не просто переделанная первая часть «Фауста» Гете, это ювелирная работа над персонажами и их идеями, тонкое переплетение действий из трагедии с новыми добавленными героями (так у Фауста в фильме есть отец, что устраняет его мифичность и добавляет человеческого происхождения), это оживление поэтической формы и ее преобразование в наблюдаемый с экрана мир. Важно иметь в виду то, что фильм вовсе не является экранизацией трагедии, а снят лишь по мотивам произведения. Поэтому не находите ли вы необходимым знание оригинала перед просмотром? Так идеи режиссера становятся яснее, интереснее наблюдать все переплетения и открывать для себя иное изображение истин. Фауста играл театральный актер Йоханес Цайлер, а Мефистофеля, которого как такового нет в фильме, но есть олицетворяющий его Ростовщик, играл Антон Адасинский, и нельзя не сказать, что это его первая столь значимая роль. Стоит ли в данном случае рассматривать каждого персонажа и раскрывать его значение в фильме, говорить о том что получилось, а что не очень? Думаю, зритель сам должен вынести для себя те выводы, которые найдет в этой картине, которые вызовут в нем эмоциональный отклик, ибо каждый представляет и воспринимает по-своему персонажей трагедии Гете. Можно сказать одно: то, каким фильм и его идеи получились в итоге поразили даже самих создателей картины. Юрий Арабов после выхода фильма на экраны сказал так: «Когда я посмотрел финал, я понял в чем магия кино — никто не знает конечного результата. Этот конечный результат слагается из усилий многих людей, покадрово. Я увидел, что мы сделали картину о разрыве современного человека с метафизикой… Когда мы порываем с метафизикой вообще, как мне кажется, мы порываем с сердцевиной того, что в нас есть. Так как человек не исчерпывается тем, чем он есть. Та сердцевина, которая есть в каждом из нас и чем мы друг от друга отличаемся — ее невозможно переоценить». «Фауст» впечатляет своим различным по характеру изображением сцен. Операторская работа заслуживает высших похвал. Сцены любви Фауста и Маргариты на фоне серого и грязного мира окрашены неким волшебным свечением, мягкостью и нежностью тонов, влюбленные становятся похожими на ангелов, их действия замедленны и создают ощущение сна или параллельного мира. Так же из плавной и незаметной смены эпизодов выпадает изображение церкви. Она сказочна, все предметы лучатся белизной, что тоже создает контрастность с обыденностью. Природа в «Фаусте» каким-то мистическим образом гармонирует с эпохой, вызывает любование и завороженность кадром. Весь мир, в котором обитает Фауст кажется нереальным. Начало фильма уже сразу показывает зрителю фантастическую панораму маленького средневекового города с высоты птичьего полета. Горы, море, леса, поля, Луна и яркая комета, тоже похожая на Луну — все это поразительный мир середины XIX века. Музыка почти незаметна, она полностью дополняет картину, «подпевает» состоянию героев, более ярко окрашивает сюжет настроением. Стоит ли данная кинокартина просмотра? Несомненно. Ради многозначности чувств, ради новых мыслей и впечатлений, ради познания собственных взглядов на мир. «Покуда есть понятия добра и зла «Фауст» всегда современен» — так выразился Юрий Арабов, а вы согласны?

«Фауст» — громкое название вечного романа. Фильм режиссера Александра Сокурова и сценариста Юрия Арабова, при чем, оценить их вклад в процесс, в процентах кощунственно и невозможно, оба гениальны. Кино входит в серию фильмов о власти, но «Фауста» можно легко смотреть даже не подозревая об этом факте. Причудливое путешествие во времени и перенесение зрителя в эпоху непонятия, абстракции, какой-то иллюзорности и дикого средневековья. Смотрится это все абсолютно нестандартно, умышленно интересно и безумно объемно реалистично на прямую безо всяких тайн и загадок. Картинка наполнена фантастическими кадрами и необъяснимыми планами, плавающая камера снимающая абсолютно нестандартно и эффектно. Игра цвета тени и преображение какой-то монотонной палитры цветов, буйством красок и красот пейзажа — все это обескураживает и оставляет врасплох любого зрителя, неожидающего такую полноту и плотность кадра и действия. Отрывок жизни из вечного и важного произведения Гёте. Жизнь доктора Фауста проста и бесхитростна, он целыми днями на пролет делает все что бы узнать, где находится душа у человека исключительно из научного, профессионального интереса, который перерастает в смысл жизни и предопределяет дальнейшее его существование. Душа не находится в пятках, не находится во внутренней полости и это сильно угнетает, злит нашего героя. Почему он великий доктор Фауст не может узнать и понять, что такое душа человека и где она спрятана. Но нужно ли знать. При встрече с Мефистофелем, герой пускается в самые потаенные уголки своего внутреннего мира, изучает себя, воспаряет и становится могущественнее, мудрее, богаче и хитрее, а все ради одного — своего желания познать душу человека, знаниями о бытие, о смысле жизни и в конечном счете о возможности стать сверхчеловеком, преодолевшего все земные барьеры, построенные моралью, принципами, нравственностью, религией, ценностями, мудрым разумом, которые на самом деле, наполняют наш внутренний мир и создают общественную/индивидуальную гармонию человека. Свободный и раскрепощенный, доктор ищет больше, больше и больше власти, он переступает через трупы, по ницшеански раскрепощается и фактически сам становится одержимом Демоном куда сильнее, чем сам Мефистофель. Убийство, обман и все пороки освобождают (или затмевают) разум Фауста, он уже не хочет малого, он хочет всего и сразу. Но он не знает, какую цену ему придется заплатить, что его ждет в дальнейшем и сможет ли он пойти до конца. Фильм абсолютно для всех, каждый зритель найдет в нем что-то свое, а может и выключит на первой минуте. Лента, после просмотра которой, мне с охотой пришлось пересмотреть его и переосмыслить. Фильм, который не выходит из головы до сих пор, фильм, который влияет на восприятие жизни и облачает всю праздничную мишуру бытия в абсолютно бесполезное времяпрепровождение. Одиночество и темнота ждет слепца доверившегося Мефистофелю. Именно эти награды получит опустошенный и обманутый Фауст, слабый и искушенный. Философские рассуждения Сокурова/Арабова/Гете в наше современное время смотрятся воистину прекрасно. Мефистофель в образе ростовщика — бесполого, отвратительного, мерзкого, скользкого — это потрясающая метафоризированная образность современного буржуа. Ведь совсем не давно, ростовщичество было богохульным деянием, отвращаемым обществом. А сейчас все мечтают быть похожими на них, быть ими и восхвалять их. Одержимый телец правит нашим миром, нашими разумами и душами. Фантастический Александр Сокуров расскажет нам свое видение и объявит миру свои мысли, рассуждения по средством закадрового голоса. Великолепнейшая работа оператора Брюно Дельбонель, каждый пишет о нем только восторженные отзывы, но я не буду не таким. Он восхитителен и прекрасен, поражающий красотой своего мастерства. Отличные актеры. Особенно сам Фауст Йоханес Цайлер и демон Антон Адасинский. Отлично воплотили свои роли, составили великолепный дуэт. Понравилась и красотка Изольда Дихаук. Философские рассуждения о власти, причинах её зарождении, о слабостях человека, о смысле жизни и конечно, об одиночестве и тьме, которая ждет Фауста и всех героев тетралогии неизбежно. Шедевр, меняющий мир, хотя бы кого-то. Осталось только посмотреть. 10 из 10

Красивая, талантливая картина, которую по шкале плохо-хорошо оценивать совершенно невозможно. Картина выдающаяся. И все же не могу оставить в стороне собственные наблюдения, раз уж я тоже часть аудитории в том смысле, в каком вообще этот автор нуждается в аудитории. И в этом автор на самом деле прав. Публика постоянно требует достоверности — исторической, человеческой, художественной. Тут еще можно поторговаться. Но она хочет уважения. А вот это — простите, эти надежды придется оставить. Человек у Сокурова — грязь и зло по определению, не уважает он человека. Ни интеллектуальной работы, поиска смыслов, борьбы умов вы не увидите. Трущиеся друг о друга существа, как суслики в норе, Тела без душ. И сделка двух аферистов, предметом которой служит то, чего нет. Правильно и то, что автор не ищет признания в России, а обращается сразу к европейским киноакадемикам. Действительно, в сердце русского человека его философии сложно встретить отклик. Вся тетралогия о власти из фильма в фильм подчеркивала главное, определяющее свойство сокуровского творчества — его гностицизм, специфическое изобретение западной цивилизации и никогда не проповедуемое в России. Читатель, не верьте, если вас будут уверять, что принятие фильмов Сокурова — необходимый атрибут развитого художественного вкуса. Это вообще не вопрос вкуса, это вопрос мировоззренческого выбора. Сокуров изображает мир как мир, лежащий во зле, все материальное есть порождение злобного демона, а тело — тюрьма для божественного духа внутри него. В русской православной традиции, не прерывавшейся и в советское время (большевики строили новый мир на основе тех же ценностей), все иначе, человек в ней создан по образу и подобию Божию, ничего общего с халтуркой ремесленника Демиурга. Это несовмещаемые подходы: либо мир порожден Демиургом и жизнь — это искушение дьявола, либо жизнь — это подарок Бога и человек достоин этого подарка. Люди, живущие в России, русские, советские люди в генах несут это кровью и потом добытое знание о могуществе и красоте человеческого духа. У нас много этому исторических подтверждений. Да и вообще вторая версия представляется значительно более перспективной. Искусство продолжает быть партийным. Оно имеет цели, даже когда не ставит их. И я не вижу оснований восхищаться художественным произведением, безупречным по форме, но идеологически мне противным. 6 из 10

Обвинить Сокурова в отсутствии оригинальности невозможно. Его команда серьезнейшим образом пересмотрела известный сюжет, представив публике качественно иное по своему контексту произведение. Традиционно в экранизациях и интерпретациях, фигуре Фауста противопоставляется мощный и энергетичный Мефистофель. У Сокурова Мефистофель показан весьма невнятным, жалким персонажем. Да и внимания ему уделено совсем немного, равно как и Маргарите. В центре внимания тут — Фауст. Едва ли серди самых важных побудительных мотивов у него жажда познания. Побудительным мотивом для подписания договора станет любовь к Маргарите. Но есть ли деструктивная подоплека у этой любви? Сокуров точен в некрофилической составляющей желания Фауста. Тут все прекрасно характеризует сцена, в которой Фауст остается с обнаженной Маргаритой наедине. Все эти крупные планы напротив ее интимных мест, наводят на мысль что Мефистофель наслаждался лишь моментом. О том, что будет с Маргаритой он задумается лишь в самом конце. А еще фильм дарит весьма красивые метафоры. Души умерших уж слишком по своим повадкам напоминают ромеровских зомби. Нужно было быть безмерно храбрым режиссером, чтобы решиться на такие решения. Вообще, картина Сокурова — полный антипод наиболее удачной до сего времени экранизации произведения Гете от Мурнау. Если Мурнау сделал экспрессионистский шедевр, то Сокуров предложил созерцательную притчу. Даже в Тартаре режиссер не откажется от замедленной рефлексии. Благо работа художника Елены Жуковой позволяет наслаждаться предложенными пейзажами. При оценке картины я исходил прежде всего из своих впечатлений. Признавая точность и безукоризненность режиссерской работы, я не могу эмоционально наслаждаться его решениями. Не удивляют меня и сюжетные добавления. Хорошее авторское прочтение классики, которое можно будет пересматривать (да и переосмысливать) еще не одно десятилетие спустя. 6 из 10

С художественной точки зрения фильм действительно Сокурову удался. Он как немецкий живописец XVI века, подражающий Дюреру, Альтдорферу или Кранаху Старшему, но сохраняющий собственную самобытность (так сказать, собственный стиль в духе эпохи), при этом диалоги и монологи авторства Арабова литературно хороши и остроумны. Однако главный недостаток фильма в том, что идейно он остался в дискурсе того же XVI века, а то и более ранних веков. Изменив идейный мир «Фауста» Гёте, авторы фильма создали историю о человеке, который не верит в Бога, занимает себя делами насущными (наука и вышивание здесь одно и тоже), зато как будто бы верит в чёрта, однако не найдя поддержки и в нем, устремляется в своей абсолютной свободе «дальше, дальше и дальше»». Однако, по мнению авторов, это свобода ледяных безжизненных пустошей. Арабов в своем интервью утверждает, что «картина о разрыве современного человека с метафизикой», сиречь Богом. После чего он, человек, должен ощущать абсолютную свободу, ведущую его в ледяные пустоши. Но как ненавязчиво авторы уравнивают вышивание и науку, также ненавязчиво они завязывают всю жизнь человека на бесплотной патерналистской фигуре Создателя. Это тот гвоздь, который торчит в стене религиозной традиции и на котором висит всё человеческое: от этики и аксиологии до любви и брака. И вроде бы стенка уже крошится давным-давно, но такие, как Арабов и Сокуров, продолжают вбивать туда этот гвоздь. Авторы фильма продолжают вещать о проблеме богооставленности или богоотступничества с абсолютистской позиции, онтологической, т. е. для них, в том-то и дело, «Фауст» не метафора. В этих координатах кроме Бога придать смысл жизни человеку нечему, и, мол, нет у него, человека, другого цензора, других рамок кроме «божьего страха». И болтается этот человек по пустошам, потеряв всякие смыслы и цели, и готов он обратиться то «молохом», то «тельцом», то «солнцем», то «фаустом». Поэтично, не будь создатели «Фауста» столь серьезны, столь буквальны… Сегодня, как мне кажется, «проблема Бога» это проблема, которая решается методами интроспекции и анализа религиозной традиции. Метафизические (субстанция души, атрибуты Бога и т. д.) и чисто религиозные (ритуалы, молитвы, Церковь и т. д.) методы явно сдали позиции. Более того, часто можно услышать разговор о Боге как об эдаком экуменическом «personal Jesus»: Бога не определяют, не описывают, но и не собираются выпускать за границы своей «Внутренней Монголии» (к вопросу об интроспекции). Более того, о Боге более или менее внятно говорят только в терминах этики: хорошо/плохо. В этом контексте проблема утраты веры это не проблема экзистенциального кризиса или просто метафизики, как заявляет Арабов, это, как мне кажется, проблема языка и люди это интуитивно чувствуют. Предположу, что пока у человека не будет другого ПРОВЕРЕННОГО языка, он не сможет говорить более или менее ясно о себе, добре, зле, прекрасном, любви и смысле жизни. Ведь поставь вопрос о Боге чуть серьезнее, чем границы жизни человека и его сознания, т. е. в онтологическом ключе, то столкнешься не с проблемой истинности или ложности ответа, а с бессмысленностью вопроса. Во всяком случае, говорить об этом невозможно, об онтологии Бога можно только молчать. По этим причинам содержательного диалога с «Фаустом» не получается, по крайней мере у меня. С авторами мы находимся уж больно в разных системах координат.

И вот я вновь пишу на листе цвета барабанной перепонки. Не думал, что температура абсолютного нуля коснется меня дважды. Как оказалось, жизнь преподносит сюрпризы. Глава тремовая. Запахи. Это первое, что изменилось, первое, что привлекло внимание. Обильное зловоние, распространяющееся со скоростью городского ветра, бегущего по узким и кривым улочкам трущоб, и бег этот удушающей воронкой Бернулли втягивает тебя глубже и глубже в трясину. Обонять все подряд — вот что становится смыслом жизни: женские гениталии, тухлое яйцо, вынутое из них на свет божий, внутренности трупов, ветхую одежду, орущих младенцев, смердящий рыбой и сырной плесенью рынок… вдыхать, чтобы почувствовать хоть какой-нибудь аромат. Не получается. Нет, не получается. Единственные из нервных клеток тела, способные к восстановлению, умерли, не в силах более выносить амбре разлагающегося человечества. Глава апофеническая. Осязание. Тактильные ощущения всегда были слабостью Сокурова — прикосновения, подаренные сыну отцом и отцу сыном, стоявшие если и на грани только, то грани очень тонкой, тонкой невыносимо — инцестное моногендерное направление либидо мог стерпеть, пожалуй, лишь состав жюри Каннского фестиваля. И здесь повтор, Александр, ну что же вы? Заставлять отца Фауста нежными круговыми движениями кистей обрамлять ему лицо и шептать при этом: «Ты плохо спишь?» Конечно, папа, ведь тебя нет рядом. Прикосновения становятся все более активными — толчки на улицах, объятия теней с берегов Леты, мужские страстные руки, женские руки, несущие ту же непотребную страсть, слизь пораженных некрозом органов с прозекторского стола, вода, смывающая грязь, чтобы ею вновь можно было покрыть тело и так без конца. Но между телом и окружающим непроницаемый барьер. Анестетическая пленка, позволяющая ощущать не чувствуя. И кожа, в которой ты живешь, перестает приносить тебе живое тепло, распадаясь словно у прокаженного, призывая к жизни лишь боль. Не менее бесчувственную. Глава анастрофная. Visus. Единственное, что осталось — латинским словом наложил заклинание, но и оно будет снято, нужно лишь время. А жаль. Серый, серый, серый. Разбавленный охрой, расцвеченный изумрудом, обожженный закатным алым, благословленный церковным синим, рождественским белым, девственным золотым, аристократичным лиловым, состарившимся серебряным, но тусклый, тусклый, тусклый… Скользящее безумие взглядов — яростная похоть, желчная зависть, жесткая тоска, подыхающий с голоду гнев — и все это невыносимо пресное, уходящее в сторону, словно глаза продираются сквозь туман, поволоку дней, не окрашенных солнцем. Осталось искривление — зачем? Чтоб рассмешить? Там где раньше оно заставляло кружиться голову, видеть жизнь написанную льющимся из рук мастера светом, на городских окнах, в придорожных зеркалах, с высоты колеблющейся под ногами балки, там сейчас остались только лица уродов. Безумная толпа, нагоняющая агорафобию, когда вдруг земля начинает уходить из-под ног. Краски меркнут. Глава апокалиптическая. «Завтра я начинаю изучать музыку, — вертелось в голове, пока уши исправно диссоциировали звук от сознания, — учебник по элементарной теории в сумке». Мне не хотелось произносить слово скука. Я просто засыпал, вспышками пробуждаясь, чтобы увидеть ангельски-чистое лицо Маргариты, сумасшедшего наперсточника, кричащего о себе: «Великий» и попутно облизывающего подошвы своего господина. Завистника, сжимающего в руках баночку с гомункулусом, единственным по-настоящему живым персонажем этого кукольного царства дергающихся марионеток, перемещающихся точно амебы в капле воды гниющего болота и не замечающих вокруг себя ничего, а, может, просто не хотящих ничего замечать. В том числе поселившегося между ними дьявола — гротескного перевертыша, изуродованного гордыней, и все еще верящего, что у него есть крылья. Пробуждаясь, чтобы заснуть опять — летаргия напыщенной эхолалии режиссера давала о себе знать. Глава дефектологическая. О гейзерах. Формирование устойчивой концепции — победа, на деле, очень двоякая. Ибо концепция сия становится шаблоном, клише, тем самым «авторским стилем», по которому его безошибочно узнают. И по которому безошибочно определяют его усталость — не ищущую, не изнуряющую полетом мечты, запрещающую последней врываться в сны и наполнять жизнь смыслом. И тогда тебе говорят, что ты великий. Тогда тебе дарят золотые статуэтки, заливая этим плавящимся от огней рамп золотом горло все еще способного петь соловья, старый репертуар которого наскучил, а новый никому не нужен. И ты слушаешь и веришь, не сопротивляясь, потому что разливающаяся по сердцу анестезия уже перестала быть скорбной. И никакой подземный источник, сколь бы горяч он ни был, не растопит ее льды, даже если забросать на нем камнями искушающего хохочущего дьявола, кричащего тебе слепую правду. Проще не слушать. Пусть ее заглушат звуки аплодисментов. Браво, маэстро.

Это произведение надо читать если не в оригинале, то хотя бы в хорошем переводе, а потом уже высказываться. Но непосредственное впечатление от фильма таково. Он чрезвычайно сложен своей отстраненностью от зрителя, своей какой-то кухней, в которой варятся мудреные блюда. Во-первых, чтобы оценить мощь презентуемых проблем, не мешало бы этот фильм продублировать, как это водится для русского зрителя, чтобы ни одно слово не пропало. Для такого автора как Гете это нелишне. Конечно, визуальный ряд персонажей, полностью включенных в эпоху, чрезвычайно важен. Но их концепция в жизни еще важнее, а она как-то сопрягается со словами. Гениальный немецкий актер, вникающий в материальное и возвышенное естество жизни. Фауст, по идее, конечно, что-то ищет, но такое впечатление, что он давно уже все знает. И может научить желающих, кто бы это ни был. Несведущая Маргарита с ее очарованием молодости, полагающаяся пока на инстинкты. Герой, представляющий дьявольское начало, трепета не вызывает, а скорее жалость, как всякий неправильно сформированный человек. Сцена в бассейне, где, по старинному обычаю — и стирка и купание, просто импринтируется (мое слово) в мозгу. Чутко реагирующий Фауст, с одной стороны, видит воплощенную красоту и перспективы, а с другой — старость и маразм. Фауста сопровождает в странствиях загадочная Ханна Шигула, воображающая себя его женой. Очень интересен эффект съемки героев, когда они получаются как отражение в самоваре, слегка искривленными. По идее, Фауст бездумен и не отличает зла от добра, и так же обращается со встречающимися ему объектами. В таком виде он ближе к человеку, чем любой идеальный герой, не так ли? 10 из 10

Фильм Александра Сокурова «Фауст» был снят по мотивам одноименной драмы Гете. Собственно, эта оговорка в начале и должна снимать все претензии к фильму (на меня правда еще подействовало перечисление спонсоров, которое сразу настраивало на 2 часа беспросветной скуки. Судя по всему режиссер рассчитывал на то, что фильм будут смотреть люди, знающие «Фауста» только в рамках обязательной школьной программы (то есть не читавшие, и скорее всего, хорошенько его забывшие), не знаю много ли таких в Германии, но в России судя по всему считанные единицы, так как у нас фильм особым успехом не пользовался. Фильм начинается с показа фантастического пейзажа с лесами и горами, действительно, напоминающим «Властелина колец». К чему вставлена эта картинка мне до сих пор не ясно (хотя ближе к концу фильма этот (или очень похожий пейзаж) был показан снова и я даже надеялась, что на этом все закончится, тем самым получилась бы кольцевая композиция, с намеком на то, что «а воз и ныне там», но, увы, мои ожидания не оправдались). Концовка фильма оказалось более странной (хорошо хоть Фауст не одел красивое платье и не ушел в добрые девочки, как в какой-то детской книжке). Затем режиссер показывает нам потрошение трупа в поисках души. Действие явно бессмысленно и не имеет смысла, так как в этом фильме Мефистофель заключает с Фаустом договор, где говорится о том, что душа Фауста перейдет черту после ее естественного отделения от тела (то бишь сразу после смерти), нет никаких упоминаний о том, что черт будет копаться в кишках Фауста и искать там его душу. Далее весь фильм Сокуров показывает нам еще тонны грязи, как будто бы хочет вызвать у нас омерзение, что ему, в принципе, удается. Мне показалось, что он поставил себе цель снять самый мерзкий фильм, и, по-моему, неплохо с ней справился. На фоне этой грязи герои мельчают и становятся совсем не «Гетевскими». Фауст — уже не титан, стремящийся к познанию, а горбун из популярного мюзикла, готовый продать душу дьяволу за ночь со смазливой девушкой. Мефистофель — не дьявол, не падший ангел, а мелкий ростовщик, берущий в заклад мелкие человеческие душонки, он уже не часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, а просто сила, которая вечно совершает благо (странный и очень уж вольный перевод, лишающий смысла весь персонаж, да и плохо соответствующий действительности фильма). Маргарита — не чистая девушка, а наивная дурочка, которая готова сделать все, что Фауст пожелает и без помощи Мефистофеля., но тому мешают какие-то моральные принципы (то есть убить брата — ему ничего не мешает, а тут он весь застеснялся). Мефистофель в фильме жалок и смешон, но все-таки он совершает чудеса и помогает Фаусту (еще один кандидат на «добрые девочки»). Он может вызывать скорее сочувствие (как можно такого милашку камнями закидывать?), чем отвращение. Фауст же наоборот предстает зверем, движимым только животными инстинктами. Он трусливо перекладывает вину с себя на Мефистофеля и не хочет отвечать за свои поступки. Финал фильма еще больше показывает звериную природу Фауста, который, почти как горный козел, ускакивает в горы от Мефистофеля, которого завалил камнями. Вслед ему звучат 2 вопроса: «Кто же тебя кормить будет?» от ростовщика и «И куда же ты теперь идёшь?» от Маргариты. Мне кажется, что ответа на них Фауст дать никогда не сможет, так как в своей жизни не задумывается о последствиях. Он плывет как бревно по течению, не сопротивляясь и не пытаясь найти в этом плавании смысл. А еще, по-моему, фильм у Сокурова получился очень русским, несмотря на все попытки сделать его европейским. Он вышел странным, немного сумасшедшим, нелогичным, местами противным, но все-таки каким-то близким и понятным (наверное, мы и правда все немного сумасшедшие) Таким образом, мне кажется, что Сокуров сделал из гениального произведения жвачку для коров, в которой рассматриваются только проблемы удовлетворения животных инстинктов. 5 из 10

Если смешать Ницше, Босха и Достоевского- получится «Фауст» Сокурова. От Гёте тут мало что осталось, общая канва местами. Да и хорошо. Я никогда не фанатила по этому произведению, наш «Онегин» был как-то ближе и роднее. У Гете слишком уж масштабно- хоры ангелов, Вальпургиева ночь, античный мир, Елена Прекрасная, гомункулус, etc. По мне так чересчур. Поэтому мне понравилось, что сделал со всем этим Сокуров. Сокуров показал планету, которой героиня Ренаты Литвиновой когда-то поставила «ноль». Полнейший Шпенглер, короче. Потому что тут не Мефистофель искушает Фауста, Фауст сам приходит к нему раздобыть денег, потому что есть нечего. Так что тут уж не до исканий истины. О существовании в городе дьявола все знают и спокойно к этому относятся. Он местный ростовщик, который оказывает горожанам определенного рода услуги. А жители все — «мертвые души», поэтому Мефистофелю особо и поживиться нечем, побороться там за душу и т. п. Поэтому Мефистофель сам какой-то деградант-уродец, бесполый и жалкий. Так что какое там добро и зло!? Нету в этом фильме добра, нету! Никто никого не любит, всем друг на друга наплевать- родители не любят детей, дети — родителей, Гретхен не любит Фауста, ей просто любопытно его внимание, Фауст не любит Гретхен, а овладевает ею только из похоти. После этого охладевает к ней и совершенно забывает. Так что финал, когда Фауст со смехом рвет свой контракт с дьяволом и закидывает Мефистофеля камнями- уже не удивляет. Фауст тут сверхчеловек, который проходит через убийство, бесчестье и предательство, и ничто его не может остановить. Потому что души-то нет! Вот как в начале фильма Фауст и Вагнер не нашли её в трупе, сколько не искали, так она и не появилась. Бог устал нас любить, а скорей всего вообще умер. Такие вот дела, ребята. От актеров, сыгравших главные роли, просто глаз не могла оторвать!!! Шикарны!!! Оригинальная немецкая речь тоже добавляла атмосферы и была очень к месту. Искривленные картинки операторской работы и прекрасные пейзажи. В общем, шедевр, чего уж там!!! 9 из 10

Как ни странно, спустя довольно долгое время после просмотра, я изменила свое мнение о фильме с нейтрального на положительное, хоть больше даже и не пересматривала его. А дело все в каком-то странном послевкусии, которое не то, что заставляет что-то там перемалывать у себя в голове, оно просто есть. Это удивительно. Мне трудно говорить о деталях, потому что прошел почти год, как я его посмотрела… Но определнные элементы сложились в цельную картину и из размытого далека проявились очертания. Отругать фильм, конечно, можно. Можно сказать, что это слишком уж вольное прочтение книги, да и вообще переворот ее сути ног на голову… Но является ли классический Фауст «страдальцем» нашего времени? Актуальны ли его душевные метания для нас? Или мы видим в современной философской мысли другого героя, который ни Бога ни Черта не боится? И поговорить я хочу всего лишь о концовке, потому что именно она проясняет весь фильм. Когда Фауст, страстно ищущий душу и нашедший Черта, видит, что ни то, ни другое ему не нужно… Он сам себе Бог, он сам себе Человек. И как это страшно и странно, что Черт лежит на земле, поверженный человеком и просит о помощи, а человек, ведомый веянием нового времени и новой мысли уходит прочь, к каким-то своим «высотам», к сверхчеловеку Ницше. Он не раскаивается, потому что мир стал для него безграничен, больше нет табу и морали, которые сдерживали человека от безнравственных и безнаказанных порывов. Человеческая мысль шла мимо Фауста, была Фаустом, а потом ушла от Фауста, победила его, повергла Бога и Черта, повергла душу, создала биологию, психологию, экономику, ядерную энергетику, клонирование… Триумф скепсиса. Мир, который можно объяснить формулой. Мир, в котором можно и нужно добиваться, пользоваться и идти дальше. Никакой Бог не остановит, никакой Черт больше не перехитрит, потому что у них в этом мире больше нет власти. Обещания и клятвы на крови тоже не имеют цены, трансцендентность всего лишь сентиментальность и воображение человека, а всякого рода занятия философией — это забивание времени, как вышивание крестиком… просто каждому свое. Это абсурдно и грустно, потому что правда. Миром правит неуемное Желание человеческого существа, которому не нужны никакие ограничители. Смысла жизни нет, да и не надо. «Бог умер. Мы его убили,' — сказал Ницше. И именно эта мысль пронизала весь западный мир, окутала его и стала определяющей. Этот Фауст дитя настоящего мира. Это настоящая история. В отличие классического сюжета трагедии Гете, Фауст побеждает, его не ожидает низвержение в бездну и адские муки, наука и неверие вырываются в мир вместе с ним. Сокуров надевает трафарет «бессмертной» трагедии Гете на наше время и вот теперь действительно оживляет эту действительно Трагедию, но она совсем иного масштаба. Остается только один вопрос… Неужели все так плохо?

Иногда случается, что мы абсолютно недовольны своей жизнью, то есть нам не нравится не образ нашей жизни или наш характер, а достаток в этой жизни. Нам кажется, что мы достойны большего, а окружающие — это колыбель греха и зловония. Мы начинаем задумываться о своей значимости в этой жизни. А вдруг только чудо может все изменить? Необычное злоключение произошло с героем знаменитой трагедии Иоганна Вольфанга фон Гетте «Фауст», по мотивам которой снял свой фильм культовый российский режиссер Александр Сокуров. Сюжет Доктор и юрист Фауст утратил смысл жизни. Он предается безумным идеям поиска души в человеческом теле, но его попытки не увенчаются успехом. Вскоре у него кончаются деньги, и Фауст решает покончить жизнь самоубийством. Но вдруг в его жизни появляется загадочный ростовщик, который оказывается чертом. Он выполняет желания Фауста. Вскоре Фауст влюбляется в юную девушку по имени Маргариту, брата которой он недавно по случайности убил. Поможет ли ростовщик Фаусту завоевать ее расположение? Режиссура Александр Сокуров — один из самых неординарных кинорежиссеров современного российского кинематографа. Все его картины всегда отличались специфичностью и необычным восприятием мира, однако, несмотря ни на что, все его картины очень красивые и мудрые. Так и с «Фаустом», от картины тянуло сказочностью с самых первых секунд и минут, когда вам открывается кадр с висящим зеркалом, обозревающим весь мир, находящийся под ним. Камера спускается и переносит нас в жуткое место, напоминающее средневековый город на берегу бушующего моря, окутанного мерзким туманом. Хочу отметить, что картина снята на немецком языке, благодаря чему зрителю лучше удается понять немецкую философию. Сценарий Как и книга, фильм тоже несет в себе глубокий философский смысл. Главный герой Фауст утратил смысл жизни, поэтому предается его поиску разными способами, включая и вскрытие мертвого тела. Разуверившись в своих попытках, да и во всем мире, он решает покончить с собой. Но вот в его жизни появляется Мефистофель, выполняющий все его желания. Фауст уже не может насытиться, пока не добирается до Маргариты, которая открывает ему глаза на все. Монтаж Фильм выигрывает также за счет своего необычного монтажа. Во-первых, стоит отметить соотношение сторон экрана, поскольку в этом фильме оно составляет 4:3, то есть экран практически квадратный. Эта особенность старит фильм и делает его более архаичным и, соответственно, более философским. Во-вторых, монтажеры использовали интересный эффект, когда скашивали кадр. Таким образом, они создался эффект волшебства. Так, например, когда Маргарита в присутствии Фауста поняла, что полюбила его, то в это время кадр перекосился. Тем самым возникло ощущение, будто это была магия. Итог «Фауст» — одна из лучших работ Александра Сокурова и один из самых красивых и необычных картин в истории мирового кинематографа. Он уже может послужить образцом настоящей классики в создании философских картин по мотивам известных произведений. особо хочу похвалить фильм и за работу художников, поскольку как декорации, так и костюмы были незабываемы. 10 из 10

Посмотрев «Фауста» в первый раз в кинотеатре, я понял немногое, но точно понял одно: это слишком глубокое и насыщенное смыслами произведение, чтобы «расколоть» его с наскока. Чтобы претендовать на это, необходимо хотя бы прочесть первоисточник Гете. Сделав это, через несколько месяцев приступил к сокуровскому фильму снова. И с удивлением обнаружил, что между двумя произведениями в сюжетном плане сходство чисто поверхностное. «Фауст» Сокурова вообще цитатный текст, в котором нашлось место и гетевским мотивам, и евангельским смыслам, и отсылкам к «Евгению Онегину» (да, уверен, еще много к чему, просто уровень начитанности у меня не таков, чтобы «сосканировать» все аллюзии). Это полотно, сотканное из всей европейской культуры — как не вспомнить трактовку Фауста у Шпенглера, утверждавшего, что образ ученого-чернокнижника архетипический для западной цивилизации в целом. И все-таки решение ознакомиться с первоисточником было верным, ибо фильм его не замещает, а дополняет. Сценарист Юрий Арабов, казалось бы, произвольно скрещивает элементы гетевского текста (сюжетные линии, отдельные сцены), дополняя каждый из них репликами и деталями, отсутствующими в первоисточнике. За счет чего эпизоды распускаются, как бутоны цветов, обрастают атмосферой. В них привносятся нюансы, которые не смог вместить сжатый формат поэтического текста. Что касается концепции Сокурова («Фауст» как фильм про власть, главный герой как воплощение тиранического начала), то либо я не дорос для того, чтобы ее воспринять, либо люди, писавшие аннотации и пресс-релизы, в этой формуле не смогли адекватно отразить мысль режиссера, но, если отбросить эти варианты, то, на мой взгляд, в рамках такого понимания емкость и глобальность сюжета несколько обедняются. Опять же, вернусь к Шпенглеру — думаю, его интерпретация в плане универсальности лучшая. У него Фауст — это европейская тоска по недостижимому идеалу, дуализм души и тела и связанной с их противоборством постоянной неудовлетворенности собой. У Сокурова все это хорошо воспроизводится — его Фауст вечно ищет, пытается вкопаться как можно глубже, дойти до самой сути. Он воплощает безграничный человеческий дух, которому все мало, который хочет все объять, ничего не щадит… и нигде не находит успокоения. - Ты куда? — спрашивает его с небес Маргарита (кстати, хороший пример обращения с первоисточником: у Гете Маргарита в финале тоже оказывается на небесах — но фильм не слепо копирует это, а тонко цитирует, отсылает, ибо обстоятельства в нем совершенно другие). - Туда! Дальше и дальше! — кричит Фауст и убегает за горизонт, сам не понимая, зачем. Отлично переданы отношения Фауста и Мефистофеля, неотступно следующих друг за другом, как сиамские близнецы. Спасибо актерам Йоханнесу Цайлеру и Антону Адасинскому — создали один из лучших дуэтов, что я видел в кино. Прекрасно смотрятся вместе в кадре, дополняя друг друга, как Инь и Ян. «Прорисована» и идея Гете о том, что дружбой с дьяволом ничего хорошего не добиться: точнее, своего-то добьешься, но на пути будешь сеять смерть и разрушение. Хотя, как и в трагедии, Мефистофель здесь не однозначно негативный персонаж, а где-то даже положительный. Он лишь символизирует потустороннюю силу, на которую опирается человек. На каком-то этапе это человеку необходимо. Но, когда он сочтет, что способен двигаться дальше без покровителей, беспощадно свергает их и не оглядывается на павших идолов. Справедливый вопрос забиваемого камнями Мефистофеля «Кто тебя накормит? Кто выведет отсюда?» остается без ответа. Негде искать утешение человеку, отринувшему богов. Последняя реплика Мефистофеля вовсе выглядит резонерской: «Прошло… какое глупое слово». Действительно, ведь НИЧТО НЕ ПРОХОДИТ. И зло, которое сотворил Фауст — а ведь он убил двух человек и обесчестил девушку — останется с ним навечно. …Вообще картина Сокурова такова, что все вышенаписанное можно не оценить и вообще не забивать голову смыслами — и все равно полюбить ее. Это самый красивый фильм, который я когда-либо смотрел! Каждый ракурс камеры — отдельная картина, которую хочется сохранить в скриншоте — настолько идеальна композиционная выстроенность кадра. Начинающим операторам «Фауст» обязателен к просмотру как учебное пособие! Во время очередного пересмотра я постоянно останавливал воспроизведение, в результате чего фильм превратился в слайд-шоу великолепных фотографий (доводилось бывать в европейских городках, где сохранилась средневековая застройка, и было ощущение, что перебираю альбом своих же фотографий, только на каждой из них время чудесным образом сдвинулось на несколько столетий назад). Отдельно снимаю шляпу за непревзойденно снятые сцены интимного общения Фауста и Маргариты. А как передана красота Маргариты! Вот оно — ИСКУССТВО, сравнимое с великими женскими образами художников прошлого. Вообще кастинг главных героев безупречен. Очень интересное решение принято по Мефистофелю (в смысле его бесформенного тела, не мужского и не женского — такого у Гете нет). Оцениваю здесь образы даже не в актерском действии, а в статичном положении — как красивых кукол. Хотя, надо сказать, обилие колоритных деталей (одежды, интерьера) не отвлекает на себя внимание. Они встраиваются в общую картину, благодаря чему создается очень цельное впечатление, что нечасто удается режиссерам. И впечатление это — атмосфера тайны. Или… сна. Будто выходишь в астрал, проникаешь в какую-то иную действительность — высшую, реально существующую. Замечательно передано впечатление от стихового строя Гете — ощущение загадки, непостижимости жизни. Она велика, обширна и универсальна, это единый поток, в котором желания и мысли каждого человека — еле различимое эхо далекого крика. Из-за чего кажется, что все происходящее бессмысленно и абсурдно. Не могу не отметить авторские приемы, усиливающие сюрреалистичность действия. В первую очередь, это игра с цветами и геометрией — прямо посреди сцены меняется контраст и насыщенность красок, искажаются пропорции предметов, вертикаль становится диагональю (будто в зазеркалье). Плюс всячески подчеркивается странность реалий Средневековья — странные медицинские процедуры (растяжка), женщина, снесшая яйцо, голод, заставляющий людей биться за одну тарелку обеда на троих. Вообще во всем просматривается неловкость, неуклюжесть (удивительно сочетающаяся с пластичностью). Все друг на друга валятся, прикасаются, ложатся, обнимаются (в узкие двери обязательно надо протискиваться вдвоем), сыпятся, катятся, толкаются, кусаются. Эта сенсорика, тактильные ощущения подняты на экзистенциальный уровень. И хотя мир на экране вроде бы реальный, вещный и осязаемый, он в то же время ирреальнее, чем Средиземье Толкиена. Вся внешняя бессмыслица спаяна намертво тонким режиссерским расчетом. За одно то, что Сокуров знает нетривиальные приемы, способные создать столь странное, эстетически само по себе ценное ощущение, погружаться в которое одно удовольствие — большой респект. Теория искусства гласит, что цель каждого художественного произведения — моделирование своего, уникального мира. И с этой точки зрения «Фауст» — Произведение с большой буквы. 10 из 10

Давно хотел посмотреть. Жизнь, так сказать заставила. В не лучший момент моего душевного и физического состояния, но пришлось пойти. Знал конечно, что фильм будет тяжёлым и приготовился морально, как на подвиг. Ну нет. Получилось довольно медитативно и несмотря на некоторые шоковые сцены, довольно успокаивающе. Честно признаюсь, что книгу я не читал. Хотя, это как бы наверное и не обязательно. Сейчас захотелось, дабы прояснить некоторые моменты. Я так понимаю, режиссёр допускал вольную интерпретацию. Ещё ожидал, что-то несколько другое. Менее так скажем абсурдное. Но об этом позже. Кино начинается, как суперреализм, даже на грани с ситуационизмом. Этакая эксплуатация. Потом оказывается, шоковых сцен не так много, но они довольно равномерно разбросаны по всему двух с половиной часовому пространству. Изначально герои ведут себя, несколько эксцентрично, но довольно натурально. Дух Германии на стыке средневековья и нового времени наполняет своим зловонием и заставляет сочувствовать, оставляя понимание неотвратимости и как бы говоря, что чувства здесь напрасны, а самое главное и возможно худшее ещё впереди. Так происходят некие метания, до роковой встречи. С этого момента, реальность начинает давать сбои. Герои всё больше отрываются от реалистичности, начиная эпатировать, кривляться и пафосно переигрывать. Конечно делается это всё мастерски, но постоянно создаётся впечатление замкнутости пространства. Кажется, что тесно не только персонажам, но и тебе самому. От этого становится неуютно. Хочется ёрзать и уже ждёшь следующей чернухи, что бы отвлечься от навязываемых страданий. Но со временем настолько утомляешься, что и жесть уже не радует, а только вызывает лёгкое удивление. Финал фильма, совсем выносит в героев вместе со зрителем в неземную реальность. И это избавление приносит облегчение не только Фаусту, но и всем кто остался в зрительском зале. Рекомендовать фильм не могу. Каких то сильных эмоций кино не вызвало, но след в памяти оставило. Второй раз пересматривать пока что не хочется. Ещё хочется отметить операторскую работу. Некоторые кадры выглядят как ожившие полотна живописцев. На счету оператора Бруно Делбоннел такие фильмы, как: Амели, Через Вселенную, Долгая помолвка, Париж, я люблю тебя, Гарри Поттер и Принц-полукровка. Сценарист Юрий Абрамов, который выступал, как бы сосценаристом у Гётте, в 2002 году подучил Золотую Нику за другой фильм тетралогии Сокурова Телец. Йоханес Цайлер, довольно своеобразно исполнивший роль Фауста, возможно известен широкой публике по некогда популярному сериалу Комисар Рекс. Мефистофела исполнил Антон Адасинский. Участвовал в съемках документального фильма Алексея Учителя «Рок» (1987). Работал в труппе В. Полунина. С 1985 по 1988 годы выступал в составе группы АВИА (вокал, пантомима, труба). В 1988 году организовал в Ленинграде театр «Дерево» (DEREVO), руководит которым и поныне. Сценарист, режиссёр и исполнитель главной роли в фильме «Юг. Граница» (2001). Маргариту исполнила молодая русская актриса Изольда Дихаук, судя по фильмографии проживающая в Германии. Снимается в основном в сериалах и ТВ фильмах. Фауст является финальным фильмом тетралогии Молох — Телец — Солнце — Фауст. Ну и конечно нельзя не сказать, что Фауст получил главный приз Венецианского кинофестиваля в 2011 году. Именно ему присудили Золотого льва.

- Хороший человек и в своих темных устремлениях ведает, что творит. Чернокнижник и астролог по имени Фауст жил и здравствовал примерно в 1500 году плюс-минус. Он зарабатывал на жизнь тем, что выдавал себя за великого ученого и хвалился, что может повторить все чудеса Христа. А что могли в то время подумать про такого вот фокусника? Знамо дело: продал душу дьяволу. Да и смерть загадочного «доктора» обросла множеством слухов. Местные жители утверждали, что в памятную ночь разразилась буря при ясном небе; из печной трубы жилища Фауста несколько раз вырывалось пламя синего цвета, а ставни и двери начали хлопать сами по себе. Крики, стоны, непонятные звуки продолжались не менее двух часов. Наутро на полу комнаты среди обломков мебели обнаружилось скорченное тело человека. Оно было покрыто чудовищными кровоподтеками, ссадинами, один глаз был выколот, шея и ребра переломаны. Казалось, несчастного колотили кувалдой. Горожане утверждали, что шею доктору сломал демон Мефистофель, с которым он заключил договор на 24 года. По истечении срока демон убил Фауста и обрек его душу на вечное проклятие. Так и возникли первые легенды о Фаусте и Мефистофеле, к которым в поисках вдохновения обращались многие выдающиеся писатели и поэты. Но самым известным из них было суждено стать Иоганну Вольфгангу Гёте. Его Фауст — колоссальная фигура, символ возможностей и судеб человечества. Его Мефистофель — «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Но «Фауст» Сокурова нельзя однозначно назвать экранизацией вышеупомянутой трагедии, несмотря на женский голос, с непередаваемым немецким акцентом сообщающий нам во время начальных титров, что сюжет-де основан на произведении Johann’a Wolfgang’a von Goethe. Клянусь, именно так она и говорит! Как только я услышала это «von Goethe» — поняла, что картина мне уже нравится и я буду смотреть ее до конца. Фауст с ассистентом Вагнером, препарирующие труп в поисках души, только укрепили меня в моем желании. Сокуров неплохо передал природу Фауста-искателя знаний. В этом плане он действительно пошел вслед за Гёте и правильно сделал. Ведь «в том, что известно, пользы нет, одно неведомое нужно». Но Мефистофель, вместо того, чтобы озадачить человека теорией суперструн, тащит доктора в прачечную — поглазеть на фигуристых девиц в платьях, липнущих к телу от влажности. А как же иначе? «Быть только чёртом без чертовок не стоило бы ни черта»! Наглядным примером справедливости такой позиции для Фауста становится Маргарита — девушка из небогатой семьи, мать которой прикидывает, как бы повыгоднее пристроить своё чадо. Прогулки по очаровательным тенистым лесам (может, это Шварцвальд? во всяком случае, похоже) делают своё дело — Маргарита очарована умным доктором, в житейских делах проявляющим себя как полный дилетант. Сюжет «Фауста» Гёте просматривается, как видите, вполне отчетливо. Кое-где линии переплетаются, меняются местами, и это, кстати, весьма гармонирует с общей тягучей атмосферой фильма. Той же цели, видимо, служит и картинка, временами выглядящая растянутой, искаженной в слегка неправильной формы зеркале. Скажу, что это смотрится довольно странно и вообще по-триеровски. Но впечатления не портит. Актерский состав довольно-таки интернациональный, а в качестве рабочего языка выбран немецкий (разве что иногда проскользнет русское словцо). AVO Сокурова — не айс, но всё же я смотрела именно такой вариант. Как-никак, режиссеру лучше знать, что переводить, а что нет. Я бы предпочла один из имеющихся стихотворных переводов, как в случае «Книг Просперо» Гринуэя. Но это всё мелочи жизни. Цайлер в роли Фауста понравился, хоть и не с первого кадра. В нем есть что-то от интеллектуала и что-то от ремесленника, и при всем при этом он довольно мил. Мефистофель-Адасинский — мои аплодисменты, чем-то напомнил Майкла Кларка-Калибана в уже упомянутых «Книгах». Изольда Дюшаук воплотила на экране очаровательную Маргариту с чисто арийской внешностью, эдакая типичная Гретхен из сказок каких-нибудь братьев Гримм. Да и вообще по актерам нареканий нет, мне все приглянулись и показались идеально вписывающимися в роли. Вот такое вышло знакомство с Сокуровым. Думаю, придется выкроить время на другие его работы.